Зеленые мили
Слово за слово. Приезжает ночью. Впервые ко мне домой. Все у меня были не по разу, кроме него.
– Это просто твой незакрытый гештальт.
– Что ты об этом знаешь? Что вообще ты знаешь обо мне?!
От бессилия и гнева хотелось орать и что‑нибудь разбить. Цемент твердел и трескался на глазах. Я проигрывала эту партию с разгромным счетом.
– Лена, это все неправильно. Для тебя. Уезжай, позвони своей принцессе в Дубай и уезжай.
– Она в Швейцарии.
– Еще лучше. У тебя и шенген есть.
– Когда тебя назначили Богом и выдали право решать за других?
– Уезжай. Это не твой мир.
Белые до синевы костяшки пальцев, сжимающих стакан, контрастируют с невозмутимым и почти веселым лицом.
– Твой мир там.
– Иди к черту.
Мы проговорим всю ночь, но эту партию я снова проиграю.
Как и тогда, в 2019‑м:
«– Я герой не твоего романа. Уезжай с ней в Швейцарию.
– Кто это сказал? Кто дал тебе право решать за меня?
– Я так сказал…»
Неделю спустя, в январе 23‑го, я сижу на полу и рыдаю навзрыд. Пальцы набирают в телефоне СМС: «Кто дал тебе право решать за всех… как ты мог за три часа все разрушить – мой мир, нашу дружбу с Валом, нашу с тобой… ты, самый дорогой для меня человек в этой Вселенной».
Ответа не будет долго.
Грин позвонил в конце месяца.
– Едем?
– Да.
Со ссор мы всегда умели соскакивать одинаково: просто делая вид, что их не было.
– Так, когда ты приедешь или где тебя забирать?
– Я позвоню за час.
– Лучше за три.
– Лена, мы еще не выехали, а мне уже очень хочется тебя ссадить.
Выезжаем вдвоем из Москвы на Херсонщину в ночь. Первые пару часов Грин пытается меня разговорить. Шутит, подкалывает. Я молчу и полностью сосредотачиваясь на дороге: мне пока нечего сказать и почему‑то очень хочется плакать. Часа в четыре утра он пересаживает меня на пассажирское сиденье, и я моментально засыпаю. Просыпаюсь оттого, что мы где‑то стоим и в машине никого нет. Оказывается, очередная заправка.
Следующие километров 300 едем и болтаем ни о чем. Смеемся. Это традиция.
В Славянске‑на‑Кубани яркое солнце и +15. Грин щурится от слепящих лучей и вдруг подхватывает меня на руки и, дурачась, подбрасывает вверх. Я визжу и смеюсь. Кризис миновал, мы снова близкие люди.
– Шарахаемся тут по всяким куширям.
– С сидорами.
– С сидорами по куширям. Опять дурочка на войну поперлась.
На мосту пробка. Я сплю. Два человека существуют в этой Вселенной, которые если за рулем – я гарантированно буду спать. Оба члены нашей банды. Успеваем на «ноль» за 5 минут до комендантского часа. Пацаны уже ждут по ту сторону блокпоста. Едем на базу.
– Ребята, как я рада вас видеть!
Обнимаемся до хруста костей. Дома холодно, зима пришла на азовский берег.
– Вы уехали, Блаженный подходит как‑то: «А вот девушка была с вами, она где?» – Вал ухмыляется и бросает на меня взгляд, по которому никогда ничего не поймешь.
– А ты что?
– А я ему говорю: «Тебе зачем та девушка?». Ну он больше не спрашивает. Грустный ходит. Ничего, увидитесь.
Кутаюсь в тридцать три одеяла и под мерный звук трех мужских голосов проваливаюсь в сон. Увидеться с Блаженным все еще не получилось. А с кем‑то уже не получится никогда.
Утром берег Азова тих и пуст. Пуст, впрочем, он теперь всегда. Прибило льдины, зима стала абсолютно осязаема. Я иду по самой кромке, волны, хрустя льдинками, почти накатывают на мои снежно‑белые кроссовки. Подходящая для войны одежда и обувь у меня появятся еще не скоро. Небо в тяжелых свинцовых облаках, значит, и сегодня звезд не будет. Привычно пролетают патрульные «аллигаторы». Машу рукой военлетам. Видят или нет – неважно. Это традиция, на удачу. В установленное время пошел стратег – мне нравится думать, что это именно стратег и пошел он куда‑то в сторону пускового рубежа. Ближе к обеду пролетят «сушки». На базе все стабильно.
Мы снова уедем в ночь. А через полгода Грин напишет: «Лена… Твой курорт разбомбили».
