Зеленые мили
В.Г., моему soulmate.
Нам никто не обещал легких путей, но дали интересные. Методом проб, ошибок и любви мы вместе превратили их в зеленые бесконечные мили. От первой до последней строчки эта книга – мое признание тебе в чем‑то большем, чем способно вместить одно человеческое сердце. Война показала, кто есть кто и с кем можно шагнуть за любой край. Главное условие – крепко держаться за руки. Не отпускай мою.
…
С одной стороны дороги Сиваш, с другой – Азов.
Две тысячи километров и лет несутся без тормозов.
Те из нас, которые кожей чувствуют вечный зов.
Ты говоришь, я дурко, а знаешь, что я про любовь,
Нас не понять. Не хмурь лоб. Не вскидывай бровь –
Если Бог создал того, кто носит внутри войну,
То Он создает и ту, что хранит внутри тишину,
Рядом с ней умолкает эхо любых самых грозных атак
И рождается любовь. В этом мире все только так:
Ты создаешь ей барьеры, препятствия, насыпи лжи,
А она за тебя готова порой отдать даже жизнь.
Ты можешь молчать, а она не смеется уже, смотри,
Пропускает сердце удар и ломается что‑то внутри.
И Бог, создавший любовь и войну,
Ей приходит на помощь, сотворив тишину,
В которой однажды умолкнет твоя война
И останутся только любовь. И она.
Москва – Стрелковое
28.12.2022
*Все имена, фамилии, позывные изменены, все совпадения случайны.
Пролог
Я стою на крыльце в Кременной под козырьком подъезда обычной советской хрущевки. Этот непрочный навес на покосившихся от времени бетонных столбах дарит ложную иллюзию защиты от летающего где‑то рядом FPV‑дрона. День ясный, и дроны распоясались. Берг смотрит на экран «Булата». Прибор истерически пищит.
– Где‑то тут он, показывает метров 500.
– Над нами?
– Пока нет, но рядом.
Машина подъехала, надо собрать в горсть все крохи храбрости и сделать шаг на открытое пространство. Пробежать 5 метров и запрыгнуть в джип. Который тут же резко стартанет по ухабам, вывозя нас из города, в километре от центра которого первая позиция наших. Но я не могу сделать ни шагу: взгляд намертво прикован к воронке от снаряда на том месте, где два месяца назад еще были детские качели. Тот январский день, дождливый и пасмурный, запомнился как‑то особо. Так же привычно бухали снаряды в считаных километрах от дома. Мы собрались сделать вылазку в Луганск. Я так же, как сегодня, вышла на крыльцо, приготовившись в три прыжка преодолеть расстояние до машины. Но замерла на месте, услышав громкий детский смех. Мальчик лет пяти, радостно хохоча и раскачиваясь все сильнее, взлетал на обычных старых, судя по всему, советских еще качелях в дождливое небо. А его отец стоял рядом, улыбался и был готов подхватить своего сынишку в любой момент. И не было у них двоих в эти минуты занятия важнее, и не было у них войны, раскатов артиллерии, звуков реактивных снарядов и «грачей», пролетающих над городом на те и другие позиции. Не было ничего, кроме детства, радости, и где‑то словно звучало: «Взлетая выше елей, не ведая преград, крылатые качели летят‑летят, летят…»
Но не качели, а «грады» прилетели в мирный двор. Целый пакет был выпущен по домам, в которых проживали обычные люди и лишь немного военных было раскидано по брошенным квартирам. Люди, у которых в этой жизни не осталось больше ничего, кроме нескольких десятков квадратных метров, заклеенных картоном или темной пленкой окон и войны, пришедшей как стихия: неотвратимо и на неопределенный срок. Я смотрю на эту воронку, слышу детский смех, вспоминаю разрушенный двумя «химарями» магазин, где тем же январем мы покупали хлеб и овощи, и какие‑то необратимые процессы запускаются внутри. Кажется, именно в этот момент я осознала, что нет никакого прошлого. А, значит, и возвращаться больше некуда.
Только вперед. И я сделала шаг к машине. Спокойно дошла до нее, села и наконец‑то, впервые за год, как следует рассмотрела и сам город, и дорогу, по которой была намотана не одна сотня километров. Война сузилась до воронки на месте детских качелей и расширилась до масштабов целой Вселенной одновременно.
На выезде из Рубежного замечаю в руинах домов, не переживших авиаудары, совершенно целый храм.
– Останови машину.
– Куда ты собралась?
– Смотри, храм целый. Все погибло, все разрушено. А храм – целый. И даже кресты не сорвало.
Выхожу, делаю шаг в направлении храма, как вдруг где‑то рядом со свистом вонзается в землю артиллерийский снаряд. Отдачей закладывает уши.
– ЛЕНА! В машину! – орет мой водитель.
