Зеленые мили
Кавказ уходит проверять стрелков. Грин достает гранаты, выкладывает на пустой оружейный ящик и не без шика закуривает кубинскую сигару. Эта картина еще долго будет в моей памяти: мили когда‑то зеленого поля, уходящие за горизонт, два патрульных «аллигатора», летящие на предельно низкой высоте, и огромный безумно красивый мужик в камуфляже с сигарой в зубах и автоматом в руке. Картина настолько не вяжется с моей памятью, где вот мы все вместе огромной компанией летом пьем кофе в «Причале», вот осень, випка «Каро», «Фантастические твари и места их обитания», вот мы с Валом гогочем в «Объекте», рассматривая кривую моих «попаданий». Вот я прилетела из Тая, и Грин с моим пуховиком идет по ночному Шарику в кашемировом пальто и голубых «ливайсах». Память выдает какой‑то причудливый набор кадров из прошлой жизни, к которой уже никогда не будет возврата. Неважно, победим мы завтра или через тысячу лет. Мы уже другие и еще сто тысяч раз изменимся, потеряв в себе немного юности и добавив зарубок на тонкую кожицу у самой сердечной мышцы. Просто парни начали лет 20 назад, а я – два месяца.
– Пошли. – Грин выпускает кольцо дыма, протягивает мне учебный АК. – Тут полно неразрывов, идешь след в след.
– Угу, – говорю я, что‑то замечаю в траве и иду туда, как сорока на блеск латуни.
– Лена!!! – Где‑то перестала жевать местная корова и замерли все бойцы на линии отстрела.
Выскакиваю из травы и пристраиваюсь по следам.
Следующие два часа разряжаем магазины. Плечо каменное, дофамин на верхней границе нормы. Холостые патроны ничем не отличаются от обычных.
– А теперь граната. Сейчас я тебе скажу, что будем делать. Значит, смотри…
И еще минут 15 я бросаю камни в окоп за насыпь. Будучи уверенным, что не попасть туда может только очень тупоголовый человек с руками из задницы, Грин наконец‑то дает мне муляж. Но что это муляж, я тогда еще не знаю. Пока дергаю чеку, подступает паника.
«…а вдруг бракованная? Руки оторвет…» – думаю я, мурыжа неподдающиеся усики.
«…а если еще и глаза осколками вынесет?»
«…а ну как дерну посильнее, кольцо в одну сторону, граната в другую…»
«…а гранатой если – это быстро?»
Где‑то на этой мысли чека вылетает.
– Ой! Мама! – кидаю куда‑то по направлению к окопу и слышу дикий окрик:
– ЛОЖИСЬ!!!
Хруст гравия, глухой звук взрыва, неожиданный мат и фраза, которой суждено стать мемом:
– Лена, бл… мы чуть не сдохли!
Я в шоке. Меня бьет мелкая дрожь и катятся слезы. Грин смеется, обнимает меня за плечи.
– Ты чего ревешь? Хорошо, что я от тебя чего‑то подобного ожидал.
– Я… я… н‑н‑нас ч‑ч‑чуть н‑н‑не уб‑б‑била. – Зубы отстукивают барабанную дробь.
– Успеешь еще. Не реви. Не убила бы. Пошли за пластмассовым ружьем. Гранаты – не твой конек… Ну ты чего, Пупусечка? Мы живы. Все хорошо.
Мы живы.
Это становится самым главным.
Шансы это исправить будут расти в геометрической прогрессии.
На полигоне смешной, похожий на симпатичного барсука молодой мужик в очках с очень сильными линзами и форме, получивший прозвище «Блаженный», видит нас и бежит навстречу. В руках у него термос с чаем.
– Попейте, попейте горяченького! Согреетесь хоть.
Грин молчит и смотрит, никак мне не помогая. Беру крышку с чаем. Тут же Блаженный, как фокусник из шляпы, достает пачку польского «ватного» печенья, страшный дефицит из детства, печенье в пачке последнее.
– Берите, берите, самое оно к чайку‑то!
– Ой, не могу, она последняя же!
– Так для вас специально, ждали же.
У нас с собой иранский чай в термокружках, энергетики и «химический» кофе «3‑в‑1». Но есть люди, отказаться принять что‑либо у которых – преступление против собственной внутренней этики. Печенье с глютеном, чай с сахаром. Съедаю и выпиваю. Грин абсолютно отчетливо выдыхает. Я пока не понимаю, какой именно, но какой‑то экзамен я только что прошла. Благодарю.
– На здоровье, – говорит Блаженный, – во славу Божию!
Блаженный как есть блаженный… Куда ему на первую линию, как ему там воевать, как? Остальные парни в штурмовом отряде покрепче. Матерые, и видно, что этот вооруженный конфликт для них – просто еще одна веха в биографии. Окопы роют стремительно, как клад ищут. А Блаженный вырыл – нора для крота и та больше. Мне начинает казаться, что он, если попадет на передок, положат его первым. Дня не простоит. Сердце тихо распадается на части. Но кажется, не только мне так кажется.
– Слушай, ну как он пойдет воевать? – поворачиваюсь к Валу.
– Лена, не волнуйся. Никуда он не пойдет. Тут будет. Кухней заведовать.
С командиром ребятам повезло, как никому, пожалуй, по эту сторону. Блаженный действительно остается в тылу на своем участке работ. Война – она не только в окопах.
