Женщины
– Я даже штаны надену. Возвращайтесь.
Обогнув туалеты и пустые душевые кабинки, девушки подошли к баракам.
Этель открыла дверь и почти силой заставила Фрэнки подняться в темную, сырую и вонючую комнату.
Она включила свет и, взяв Фрэнки за плечи, посадила на койку.
– Я вся пропахла кровью, – сказала Фрэнки.
– Да и выглядишь так себе. Тут всегда так.
– Мне нужно в душ.
Этель протянула ей банку колы. Так они и сидели бок о бок, плечом к плечу.
Фрэнки посмотрела на фотографии фермы и лошадей над койкой Этель и ощутила легкий укол грусти.
– Мы с братом как‑то раз катались на лошадях. Мне очень понравилось.
– Первая лошадь у меня появилась в четыре. Каурый Честер, – сказала Этель. – Мама запрягала Честера, сажала меня на спину, и мы катались по саду. Я до сих пор об этом вспоминаю.
– Она…
– Умерла. Рак груди. Только не надо меня жалеть. Давай без соплей. Сколько тебе лет, Фрэнк?
– Двадцать один.
Этель мотнула головой и присвистнула:
– Двадцать один. Черт, уже и не помню, когда это было. Мне двадцать пять.
– Ого, – сказала Фрэнки.
– Думала, больше? Здесь год идет за десять, Фрэнк. А это мой второй контракт. К концу службы у меня сядет зрение и вырастут волосы на подбородке, вот увидишь. – Этель зажгла сигарету.
Комнату окутал сизый дым, Фрэнки вспомнила маму, и ей стало чуть легче.
– А где Барб?
– Сегодня привезли мальчика из ее города. Поджаренный, как цыпленок в масле. Тяжелый случай. Уж поверь, она от него не отходит.
– Цыпленок в масле?
– Весь в ожогах. Знаю‑знаю, сравнение так себе. Но ты быстро привыкнешь, Фрэнк. Мы смеемся, чтобы не плакать.
Фрэнки едва ли могла это понять.
– Кажется, я не нравлюсь Барб, – сказала Фрэнки. – Не могу ее винить.
– Дело не в тебе, Фрэнк. Барб пришлось нелегко.
– Почему?
Этель удивленно посмотрела на нее:
– Ты же заметила, какого она цвета?
Фрэнки покраснела. В школе Святой Бернадетты чернокожие девочки не учились, они не ходили в церковь Святого Михаила и не жили на бульваре Оушен. Ни в женском клубе, ни в колледже она их тоже не видела. Почему?
– Да, но…
– Но все, Фрэнк. Давай остановимся на том, что Барб сильно устает, и закроем тему. Она одна из лучших операционных медсестер на свете. – Этель обняла Фрэнки. – Слушай, я хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Мы все через это прошли. Ты думаешь, что облажалась, приехав сюда, думаешь, тебе здесь не место. Но послушай меня, девочка. Неважно, где ты родилась, в какой семье выросла и в какого бога веришь. Если ты здесь, ты с нами, а мы с тобой.
Фрэнки легла на койку, волосы были еще влажные после едва теплого душа. Она лежала и смотрела в потолок. Прошло несколько часов, но она так и не заснула.
Боль пульсировала в стертых до пузырей ногах. Мерный храп Барб, словно шум океанских волн, заполнял собой всю комнату. Где‑то вдалеке слышались выстрелы. Этель ворочалась во сне, и ее кровать жутко скрипела.
В голове Фрэнки, как в калейдоскопе, мелькали ужасные картинки. Оторванные конечности, пустые взгляды, целые реки крови и множество зияющих ран. Молодой солдат кричит и зовет маму.
Ей нужно в туалет. Может, разбудить кого‑то из соседок, чтобы не идти одной?
Нет. Уж точно не после такого дня.
Она откинула одеяло, выбралась из постели.
На полу что‑то зашуршало, но ей было все равно. Что такое крысы после сегодняшнего дня?
Она натянула форму, сунула ноги в ботинки и тут же снова почувствовала каждую мозоль.
В лагере было тихо. Лишь вдалеке слышались отдельные выстрелы, где‑то жужжал двигатель (а может, генератор) и очень тихо играла музыка. Наверное, кто‑то слушал радио.
Она знала, что выходить одной опасно. «Не все солдаты джентльмены», – сказала Этель, напомнив Фрэнки, что армия не так уж отличается от обычной жизни.
И все же. В бараке было нечем дышать, заснуть не получалось, а переполненный мочевой пузырь не давал покоя. Ужасные картинки все еще мелькали перед глазами, от жары болела голова.
Спустившись по ступенькам, она пошла в сторону туалетов. Слева в металлической бочке полыхало пламя, рядом темная фигура бросала что‑то в огонь. Вонь была жуткой.
Через траншею тянулась узкая дощатая дорожка, обвитая колючей проволокой с обеих сторон. Фрэнки прошла по импровизированному мостику и забежала в женские туалеты.
Когда она вышла, в воздухе пахло табачным дымом. Она остановилась.
В конусе оранжево‑золотого света возле фонарного столба стоял какой‑то мужчина и курил.
Она быстро отвернулась, но под ногами что‑то хрустнуло. Мужчина повернулся на звук.
Костолом. Джейми.
В мерцающем свете его красивое лицо выглядело устрашающе, даже улыбка его не смягчила.
– Простите. Я не хотела вас тревожить, – сказала она. – Я пойду…
– Нет, подожди… пожалуйста.
Фрэнки прикусила губу, вспомнив предупреждение Этель. Место было укромное и безлюдное. Она бросила взгляд на свой безопасный барак.
– Не бойся, Макграт. – Он вытянул руку. Фрэнки увидела, что она трясется. – Кто бы мог подумать – у хирурга трясутся руки.
Фрэнки подошла ближе, но все еще была настороже.
– Я сейчас не в лучшей форме, – сказал он.
Фрэнки не знала, что на это ответить.
– Сегодня привезли моего школьного друга. Мы вместе играли в футбол. Он сказал: Спаси меня, Джей‑Си. – Его голос дрогнул. – Меня так не называли уже много лет. И я его не спас.
Фрэнки могла бы прочитать пустую, церемонную речь, которую слышала на похоронах Финли. Но вместо этого она сказала:
