Женщины
До Тридцать шестого они добрались без приключений, в лагере было тихо.
Удивительно тихо: никто не бежал из неотложки в предоперационную или хирургию, в приемном покое не было ни одного пациента, по территории не разъезжали машины «скорой помощи», дождь не лил стеной, кругом не текли реки грязи. Фрэнки, Этель, Барб и Джейми направились в столовую, девушки взяли сэндвичи и несколько банок газировки, Джейми захватил себе пиво.
На пляже с десяток парней без рубашек играли в волейбол. Из колонок играла музыка, откуда‑то доносился стук молотков – возводились новые здания. Далеко на холмах словно кукурузные зерна взрывались минометные снаряды. Джейми стянул рубашку, разулся и побежал к волейбольной сетке.
Фрэнки, Этель и Барб поставили на песок три раскладных стула и сели, они жевали сэндвичи и любовались сиянием белого песка и голубой воды. И голыми торсами волейболистов. Вечером здесь повесят киноэкран. Говорили, что сегодня покажут «Большой побег»[1].
Кто‑то выкрутил громкость на полную. Люди стали подпевать «Улетаю на самолете»[2]. Две девушки из Красного Креста (Пончиковые куклы, так их называли) в своих форменных юбках катили по пляжу тележку с едой и напитками. Несмотря на забавное прозвище, эти девушки были крепкими орешками. Они ездили по всему Вьетнаму на чем только придется и поднимали боевой дух солдат.
– Что случилось? – спросила Барб.
Фрэнки не удивилась вопросу. Они были больше, чем лучшие подруги – она, Барб и Этель. Радикалистка, дочь фермера и хорошая девочка из хорошей семьи. В обычной жизни они могли никогда не встретиться и не стать подругами, но война свела их вместе, сделала сестрами.
– В том приюте была девочка, – сказала Фрэнки. – Она чуть не сгорела. Наши медики нашли ее на обочине… в руках мертвой матери.
Этель тяжело вздохнула.
Фрэнки все думала о Мэй, думала о том, как она, обгоревшая, лежала в канаве на руках мертвой матери.
– Ее деревню разбомбили.
Война – это одно, бомбы, летящие на деревню с женщинами и детьми – совсем другое. В «Звездах и полосах» ничего подобного не писали. Почему там не рассказывали правду?
Воцарилось молчание. Все всё понимали, но сталкиваться с этой ужасной правдой никто не хотел. Та деревня была в Южном Вьетнаме.
И бомбы были только у американцев.
Глава десятая
Август выдался жарким и дождливым, из‑за слишком влажного воздуха дышать порой было трудно. Вся одежда Фрэнки отдавала плесенью и пестрела пятнами. Толком отстирать или хотя бы просушить ее просто не получалось. Как и все в лагере, Фрэнки научилась не обращать на это внимания.
В сентябре сезон дождей наконец закончился, настало время невыносимой жары. В конце каждой смены маска и медицинская шапочка были насквозь мокрыми от пота. Ангары и бараки превратились в духовки. После отдыха в клубе, просмотра фильма под звездным небом или игры в карты с подругами Фрэнки падала на кровать и тут же засыпала.
– Вставай, Фрэнк.
– Нет. – Фрэнки, натянув на голову влажную простыню, повернулась на другой бок.
Через пару секунд ее ударили в плечо:
– Поднимайся. Уже тринадцать ноль‑ноль.
Фрэнки застонала и с трудом открыла глаза. Обстрел этой ночью не прекращался несколько часов подряд, от взрывов стены барака ходили ходуном, крупные капли красной грязи то и дело падали с потолка прямо на лицо.
Фрэнки прикрыла глаза рукой.
– Уйди, Этель. Мы легли всего час назад.
– Вообще‑то два, – сказала Барб. – А теперь подумай, какой сегодня день.
Фрэнки приподнялась на локтях и посмотрела на календарь над кроватью Этель – все числа были зачеркнуты.
– Отъезд Этель!
– Верно, соня, – сказала Этель, снимая розовые бигуди. – Вьетнам теряет лучшую армейскую медсестру. Я возвращаюсь в большой мир. Но я не оставлю эту дыру, пока не объемся пиццы на вечеринке. И захвати купальник, Спящая красавица. Нас уже ждет вертушка.
– Купальник?
Фрэнки не верила своим ушам. Вчера они работали четырнадцать часов подряд, ни разу даже не присев. Почти все время она провела в операционной. Спина и ноги отваливались. Сегодня их единственный выходной за две недели, а они отправляются в какой‑то офицерский клуб на какие‑то водные процедуры.
Этель сдернула простыню, и Фрэнки осталась в футболке, трусах и длинных носках. Даже в такую жару носки были обязательным предметом одежды, ночью они защищали ноги от насекомых и разных ползающих тварей. Трусы она не снимала на ночь по той же причине.
Фрэнки через силу слезла с кровати – ноги были ватными, а ступни словно пожевали собаки, – надела красный раздельный купальник с широким поясом, сунула ноги в кроссовки и побрела в уборную.
На полпути ее догнал жуткий запах. Дым и человеческое дерьмо. У какого‑то бедного новобранца выдалось дерьмовое дежурство. В буквальном смысле. Он выгребал переполненные отхожие места и сжигал их содержимое в больших металлических бочках.
По деревянному настилу она зашла в душевые. В это время дня вода всегда была почти горячей – солнце успевало ее нагреть. Нежиться под горячим душем Фрэнки не стала, только быстро ополоснулась и вытерлась полотенцем, хотя в такую жару это было необязательно.
– Наконец‑то, – сказала Этель, когда Фрэнки вернулась в барак. – Дебютантка и та собирается быстрее.
– Что ты знаешь о дебютантках? – Фрэнки застегнула штаны и зашнуровала кроссовки. Затем взяла ножницы и стала подрезать волосы, которые лезли в глаза. Зеркала в бараке не было, но это даже к лучшему.
Барб подвязала свое короткое афро небольшим платком, потом молча отобрала у Фрэнки ножницы и стала ровнять ей волосы. Фрэнки полностью ей доверилась. Такова была природа их дружбы. Она бы запросто доверила Барб и Этель свою жизнь.
[1] Фильм Джона Стёрджеса 1963 года со Стивом Маккуином в главной роли о массовом побеге из немецкого лагеря во время Второй мировой войны.
[2] Leaving on a Jet Plane (1966) – песня Джона Денвера.
