Злодей и фанатка

– Но моего лица не видела, – возразил Кошмарик.

– Да, его лица не видела, – начала я кивать головой, как китайский болванчик. – Он ни в какую не хотел снимать свою маску и…

– Закрой рот, шлюха, я не с тобой разговариваю, – вякнул Громила.

Я цокнула. Какой грубиян… Разве можно называть шлюхой девственницу? Это же несопоставимые вещи. Логика послала его нахуй и съебалась в закат.

Кошмарик устало вздохнул. Громила положил руку ему на плечо и произнёс:

– Делай, что должен. А после тащи свою задницу на Парк‑авеню, за настоящей Новой Палермо.

Лысик прошёл к своей тачке, сел в неё и сорвался с места так, будто за ним объявили охоту.

Я пошевелила затёкшими руками, чтобы хоть немного расшевелилась кровь, а потом постаралась встать на менее опасное место, где осколков было поменьше. Я рискую заработать этой ночью опасную инфекцию, если продолжу в том же духе.

– Кошмарик, пожалуйста, можно мне обувь какую‑нибудь подогнать? – спросила я игривым тоном. – Согласна на любую. При таких‑то обстоятельствах.

Кошмарик долго стоял на месте неподвижно. Глядя на огни Нью‑Йорка вдали. И игнорируя меня. Опять.

Я устало вздохнула.

– Э‑эй, ну пожалуйста. Я уже ног не чувствую!

И тогда он наконец повернулся ко мне. Чёрная маска по‑прежнему придавала ему притягательной загадочности. Наверное, это не возымело бы подобного эффекта, если бы Кошмарик был сгорбившимся и худощавым или наоборот полным. Он был хорошей комплектации, от того и казался симпатичным даже в маске, со скрытым лицом.

Он сделал пару медленных шагов в мою сторону, не поднимая при этом взгляда. И тут в свете в его руке что‑то блеснуло.

Ой, блядь…

Это был пистолет. Он щелкнул им, снимая с предохранителя.

У меня зашумело в ушах.

– Так! – воскликнула я. – Скажи, что ты просто фанат Зейда Мэдоуза!

Кошмарик сделал ещё шаг. Я застыла на месте, не отрывая взгляда от оружия у него в руке. Недавняя просьба про обувь застряла в горле комом. Напряжённая тишина разбивалась лишь далёким шумом города.

В прорези маски блестели красивые глаза.

– Я очень надеюсь, что ты собрался просто трахнуть меня им, – продолжала я, – а не воспользоваться по назначению. Так ведь?

На лице Кошмарика, насколько это было возможно судить по маске, отразился абсолютный шок. Он опустил пистолет и, качая головой, произнёс:

– Блядь, откуда ты всего этого поднабралась?!

– Из книг, – пожала я плечами, стараясь говорить как можно более небрежно, хотя сердце всё ещё колотилось где‑то в районе пяток. – А что такого? Романтика, страсть, опасность… все дела. Некоторые авторы любят пожёстче.

Кошмарик издал звук, похожий на сдавленный смешок.

– Романтика? – переспросил он, поднимая пистолет и рассматривая его так, словно видел впервые. – Современные девушки считают романтичным, когда парни заталкивают в них пистолет?

– Нет, не считают, – оттягивая момент собственной смерти, забалтывала его я. – Я имела в виду несколько другой вид романтики. Более… метафорический. Знаешь, опасный парень, беззащитная девушка, пистолет как символ власти… Ну, ты понял.

Кошмарик снова опустил пистолет и уставился на меня, словно пытаясь понять, шучу я или говорю серьёзно.

– Метафорический? – переспросил он медленно. – Ты стоишь босая на битом стекле, связана, а я тебе угрожаю пистолетом. Где тут метафора? Это реальная жизнь. И она довольно хреновая, особенно для тебя в данный момент.

– Ну, знаешь, – протянула я, лихорадочно соображая, как ещё оттянуть неминуемую, как мне казалось, расправу, – в книгах всё немного… утрированно. Для усиления драматического эффекта. А так‑то да, ситуация так себе. Может, перейдём к метафорической части? Развяжешь меня, например? Это было бы очень романтично. В смысле, метафорически романтично. Как жест доброй воли, например.

Кошмарик вздохнул, потёр переносицу под маской и пробормотал что‑то неразборчивое. Похоже, мой поток сознания действовал ему на нервы.

– У меня есть работа, которую я должен выполнять. Тем более, ты мне весь мозг выебала настолько, что мне только в радость будет сейчас тебя пристрелить.

– Я выебала тебе мозг, а могла бы тебя, – парировала я.

Что ж, видимо, близость смерти пробуждает во мне скрытые резервы сарказма.

– Ты чокнутая, – прошипел он, направляя на меня пистолет. – Встань на колени.

Мир сузился до чёрной точки мушки. Я попыталась сглотнуть, но горло пересохло. Ноги подкосились сами собой, и я послушно опустилась на колени, острые осколки стекла впились в кожу через ткань брюк. Боль пронзила меня, но я почти не чувствовала её, вся сосредоточившись на направленном в мой лоб дуле. Дыхание стало частым и поверхностным.

Он стоял надо мной – тёмный силуэт, заслоняющий тусклый свет. Хотя маска скрывала его лицо, я чётко чувствовала тяжесть его взгляда.

– Так‑то лучше, – произнёс он. – Выглядишь… покорной.

– Давай только без этого, – буркнула я. – У меня и без того трусы насквозь промокли. А ведь хватило только того, как ты взял меня за подбородок.

Он замер. На несколько секунд повисла тишина, нарушаемая только нашим дыханием. Затем раздался тихий, хриплый смешок.

– Серьёзно? – спросил он, и в его голосе послышались новые нотки удивления. – Ты сейчас флиртуешь со мной? Стоя на коленях, перед пистолетом, направленным тебе в череп?

– А что мне ещё остаётся делать? – спросила я, пожав плечами, насколько это было возможно в моей ситуации. – Умирать со скуки? И вообще, у меня жизнь и так скучная была. Хотя бы умру крутым способом.

Кошмарик подошёл ближе. Медленно. Гравий аппетитно хрустел под его чёрными ботинками. Я не поднимала взгляда, глядя на его обувь, пока он вдруг не опустился на корточки передо мной. И в следующее мгновение я почувствовала холодный металл на коже.

Он прижал дуло к моему лбу.

Время застыло. Каждый шорох, каждый вздох казался оглушительным. Я чувствовала, как сердце отбивало тревожный ритм где‑то в горле. Холодный пот стекал по спине, несмотря на прохладный ночной воздух. Вдох. Выдох. Старалась дышать ровно, но получалось плохо.

А Кошмарик молчал.

Эта тишина давила сильнее любого крика. Я не видела его лица, но ощущала, как он прожигает меня насквозь.

Мне казалось, что прошла целая вечность. Мышцы затекли, ноги начали неметь, но я не смела шевельнуться.