Злодей и фанатка

Воспитательница, ворча себе под нос проклятия, выбирается из своей комнаты и, не включая свет, направляется на звук. Я наблюдаю из‑за угла, затаив дыхание. И вот, она подходит к самому краю лестничного пролёта, собираясь спуститься на невинный детский голос. Именно в этот момент у неё не остаётся никакого шанса. Вынырнув из укрытия, одним резким толчком в её жирную спину я отправляю её вниз. Она успевает лишь вскрикнуть, как оступается и уже летит в пустоту, ударяясь о твёрдые ступеньки. В конце всего этого раздаётся глухой удар, затем наступает тишина.

Я бесшумно спускаюсь вниз, ступая босыми ногами по холодным ступеням. Внизу, у подножия лестницы, лежит миссис Харпер. Её тело выгнуто, шея свёрнута под неестественным углом, словно сломанная ветка. Ночная рубашка задралась, обнажив толстые, испещрённые синими венами ноги. Из раны на голове по полу медленно растекается тёмная лужица. Её глаза широко открыты, застывший в них ужас отражает меня саму.

Я улыбаюсь, впервые почувствовав облегчение. Больше никаких издевательств, никаких усмешек. Только тишина. И эта тишина кажется мне сейчас самым прекрасным звуком на свете.

На рассвете, когда обнаруживают тело, я притворяюсь спящей. Позже, когда меня вместе с другими детьми допрашивает полиция, прибывшая после первого же истошного вопля другой воспитательницы, я отвечаю на вопросы дрожащим голосом, кусая губы и опуская глаза. Рассказываю о том, как миссис Харпер часто вставала по ночам, как бродила по коридорам, проверяя, все ли спят. Как жаловалась на головокружения. Как спотыкалась. Мои слова подтверждают другие девочки, напуганные и растерянные. Несчастный случай, – решают все в итоге. Трагическая случайность. И я молчу, пряча за маской испуганного ребёнка тяжёлую тайну.

Но в этой суматохе, в этом хоре дрожащих детских голосов, прорываются и другие слова, другие истории.

Одна девочка, заикаясь, рассказывает, как миссис Харпер щипала её за руки, оставляя синяки, если она не засыпала мгновенно. Другая вспоминает, как миссис Харпер запирала её в тёмном чулане за малейшую провинность, прямо как меня. Третья шепчет о том, как воспитательница отбирала у детей сладости, присланные родственниками, и ела их сама, насмехаясь над голодными взглядами.

Сначала эти обрывочные фразы теряются в общей картине «несчастного случая». Но зерно сомнения уже посеяно. Слова девочек, пусть и путаные, противоречивые, цепляют внимание молодой социальной работницы, приехавшей вместе с полицией. Она начинает задавать вопросы, внимательно слушает, записывает. И постепенно, как клубок ниток, начинает разматываться неприглядная правда о жизни в приюте. О систематических издевательствах миссис Харпер, о безразличии других воспитателей, которые предпочитали не замечать происходящего, о страхе, который годами жил в детских сердцах, заставляя их молчать.

И я молчу, наблюдая за тем, как мой поступок, рождённый отчаянием и жаждой мести, невольно привёл к тому, что всё скрытое стало явным. Справедливость, пусть и такая страшная, начала вершиться. И вместе с ней пришло осознание того, что я сделала это не только для себя, но и для всех девочек, которые жили в этом доме ужасов.

После вскрывшихся фактов издевательств начинается полное расследование. Виновных воспитателей увольняют и привлекают к ответственности. В самом приюте происходят значительные изменения: назначение нового директора, пересмотр правил внутреннего распорядка, усиление контроля со стороны социальных служб, привлечение психологов для работы с нами, детьми.

Ко мне приставляют мисс Гримсби, молодую женщину с мягким голосом и добрыми глазами. Наши встречи проходят в небольшой уютной комнате, полной игрушек и рисунков. Она задаёт вопросы о миссис Харпер, о других воспитателях, о том, как мы жили.

Я ловко обхожу острые углы, рассказывая о страхе и унижениях, но тщательно скрывая свою причастность к смерти миссис Харпер. Говорю о ночных кошмарах, о том, как миссис Харпер кричала на нас, как наказывала буквально за всё. Наигранно плачу, вспоминая несправедливость и боль, но ни словом не обмолвившись о той роковой ночи. Мисс Гримсби слушает внимательно, кивает, иногда берёт меня за руку. Она хвалит меня за смелость, за то, что я не боюсь говорить правду.

– Тебе было очень тяжело, – говорит она мягко. – Но теперь всё будет хорошо. Ты в безопасности, Нова.

И я киваю, чувствуя, как торжествую изнутри. Безопасность. Да, теперь я в безопасности. Моя тайна надёжно спрятана за маской испуганного ребёнка. И никто никогда не узнает, что именно я сделала той ночью. Никто не узнает цену моей свободы.

 

 

 

 

ЁБАНАЯ СТАЛКЕРША

 

 

Не могу сказать, сколько времени просидела в забегаловке «У Хавьера», вспоминая о прошлом. К этим мыслям подтолкнул разговор с Пузатым дядей. То, с каким блеском в глазах он говорил о своей дочке… Круто, когда у кого‑то есть такой папа. И не круто, что кто‑то этого лишён.

Но, может, просто не все этого заслуживают?

– Что ж, – потирая руки, произнесла я и встала, – было приятно поболтать, Пузатый дядя, но мне пора идти.

Бармен отпустил клиента и вернулся обратно.

– Уже уходишь, ковбой?

– Да, дела заждались… Спасибо за виски. Хотя он мне и не помог.

Бармен кратко хохотнул, по‑доброму глядя на меня. Как на дочь. У меня на мгновение защемило в сердце.

– Удачи тебе по жизни, – кивнул он, когда я уже собралась идти к выходу. – А, и да. Подозреваю, что тебе не двадцать один.

Я пожала плечами, словно не при делах и не понимаю, о чём он это говорит, а потом, хитро хихикнув, вылетела на улицу.