Жизнь в эпоху перемен

Один из наших предметов назывался сокращенно ИОиМО (расшифровку я забыла, увы. Наверное, что‑то очень умное). И на весь институт орали: «Когда у нас Е‑мое?» В институте был даже компьютер. Помню, как мы ходили на него смотреть. Это была огромная, страшного вида машина, на которую можно было только взирать с почтительным восхищением. Нам вроде бы даже объясняли, что надо нажимать на какие‑то кнопочки. Но делать этого никто не стал.

В нашей группе, на дневном, конечно, учились два монгола и монголка из дружественной страны, армянин с замечательной фамилией Сукиасян и чеченец. В параллельной группе учились две немки из ГДР: Петра и Кэрстин. И вот, подчеркну важную примету времени. К чеченцу и армянину относились полностью как к своим. Никому бы никогда в жизни не пришло в голову сказать слово «черные». Этого просто не было. Союзные республики были как отдельные комнаты в одной квартире. Да, была дружба народов. Не космополитизм, а дружба народов, за которыми признавались их особенности и обычаи. После краха СССР потеря этой дружбы была одним из самых страшных ударов.

Петра и Кэрстин были очень приветливы. При этом они выделялись среди наших девчонок своим внешним видом. Наши все стремились одеться получше. А немки всегда были в довольно страшных бесформенных брюках и мужских рубашках в клетку. Может быть, они уже тогда становились феминистками.

Монголы держались немножко особняком, особенно парень и девушка, которые ходили парой. Забыла я их имена. Третий монгол немножко дружил с нашими ребятами.

Когда я перевелась на дневной на третий курс, я сразу обратила внимание на Сережу. Мне показалось, что я давно его знаю. Эффект узнавания. Может быть, мы виделись в другой жизни. Еще мне казалось, что он очень молодой. Я даже думала, не вундеркинд ли он, поступивший в институт в 14 лет. На третьем курсе мы не общались. Но у меня была примета – если я пойду на экзамен следующей после него, то сдам хорошо. И я всегда так делала. Когда я выходила в коридор, сдав экзамен, его, конечно, уже не было. Он сдал экзамен и ушел домой. Так что это я не для того, чтобы поближе познакомиться. Просто примета такая была.

 

Кончился третий курс.

Пусто на душе.

Ах, тяжело иногда

Вечером в темноте.

 

Правда, грустить нет причин.

Жизнь у меня легка.

Только вот нет мужчин,

Мать говорит: «Не беда».

 

Правильно, я и сама

Не знаю, чего хочу,

Только сижу одна

Вечером и грущу.

 

Но это сладкая грусть,

Надеюсь я, все впереди,

Открытие жизни смысла

И красивые дети мои.

 

Найдет ли меня любовь?

Иль только подобье ее?

Ах, полностью мне никто

Не нравился еще:

 

Казался один дураком,

Другой – простоватым чуть‑чуть,

А третий – расчетливым слишком,

Четвертый развратный – жуть.

 

Все в нашем мире сложно,

Но все же скажу: «Не беда,

Хоть сложно,

А все‑таки можно

Счастливой быть… иногда.

 

Это одно из моих стихотворений. Когда мне было 19, 20 лет, я сочинила несколько стихотворений. Первое стихотворение пришло ко мне в голову, когда я тяжело болела, с температурой выше 39 градусов. Говорят, так бывает, на основе возбуждения пришло, так сказать, вдохновение. В молодости, наверное, многие пишут стихи, как могут. Потом это желание прошло.

 

Мама! Что за блестящие струи

Прилетают на землю с небес?

Это только капли дождя

Достигают земли наконец.

 

Мама! Что за волшебный свет

Этот праздник вокруг сотворил?

Это только солнечный луч

Поверхность земли осветил.

 

Мама! Мне улыбнулась прохожая,

Как все люди добры и прекрасны.

Это только, когда у них просят немногого,

Я надеюсь на большее, но пока что напрасно.

 

Мама! Что за огромная нежность

Таится в душе моей.