Бармен из Шереметьево. История одного побега

Не то чтобы советский человек был от природы скрытен и молчалив, но, будучи пойманным на мелкой краже, взятке, аморалке или любом другом проступке, влекущем суд и увольнение, человек этот становился чрезвычайно разговорчив и вываливал горы подчас неожиданной и, как правило, не имеющей отношения к линии работы КГБ информации. Такой кандидат тщательно проверялся, у него отбиралась подписка с обязательством добровольно сотрудничать с органами, выбирался псевдоним, согласовывались график и порядок секретных встреч. Майор презирал «инициативников» – тех, кто добровольно напрашивался на разговор и приносил информацию. Таковых было огромное количество, да что говорить – все работники Шереметьево были не прочь стучать в КГБ, но Валов – опытный опер и понимает, что все эти добровольцы на самом деле хотят использовать его самого – майора Валова. Кто‑то хочет через него свести счеты, кто‑то продвинуться по службе, кто‑то, наоборот, – в ожидании будущих проблем желает с ним завязаться для возможной отмазки. Майор никогда не отказывался послушать, но доверял в первую очередь своим проверенным агентам, завербованным на железной компре, обязанным ему и увязшим в своем стукачестве. В официальных документах это называется «агентурная сеть», и через эту сеть день и ночь шли потоки иностранцев – они выпивали, закусывали, покупали сувениры, догадываясь, конечно, что вот эта регистраторша или вон та веселая барменша так или иначе имеют отношение к «кейджиби», но, что делать, – холодная война в разгаре и таковы правила игры. Сеть приносила огромный массив информации криминального характера, или, как ее называли в КГБ, «информации по милицейской линии» – все это тщательно записывалось, но никогда в милицию не передавалось, чтобы не допустить расшифровки источника. Сказать, что по этим данным вообще не проводилось никакой работы, нельзя – чаще всего эта информация использовалась для вербовки новой агентуры.

Иностранцы в чистом виде Валова почти не интересовали – это прерогатива и головная боль престижного Первого главного управления КГБ СССР, а интересовали его советские граждане, активно ищущие контактов с иностранцами – вот за такую наводку информатор мог получить денежную премию, отмазку от любых неприятностей, а в некоторых случаях и государственную награду. Вручались такие награды секретным указом Президиума Верховного Совета СССР, носить их было нельзя и даже похвастаться перед соседями, родственниками было невозможно… впрочем, у Валова таких орденоносцев на связи никогда не было.

А были люди все больше простые, попавшие в разное время в жизненные передряги, и передряги эти, будучи описанными в агентурных сообщениях других подобных людей, легли на стол майора. Вот и сейчас на его столе лежат два дела: одно тоненькое с надписью «Личное», а второе – толстое, на обложке написано «Рабочее» – дело оперативной переписки, и жирным фломастером в скобках – агент «Ларин». Валов еще раз взглянул на часы, сложил обе папки надписями друг к другу и отправился к начальнику. Начальник Управления «Т» (контрразведовательные операции на объектах транспорта) сидел на третьем этаже в просторном и светлом кабинете, куда когда‑то пришел из аппарата ЦК КПСС во время кампании по «усилению органов». Валова он ценил как лучшего опера, но, не имея на него весомой компры, несколько опасался. Вообще‑то, они не должны были встречаться по службе – у майора был непосредственный начальник, но он только что ушел в отпуск, оставив за себя Валова. Выслушав подчиненного, генерал погрузился в чтение «Личного дела».

Майор пришел со странной просьбой – разрешить прием на работу в качестве грузчика родного племянника агента «Ларина». Этот «Ларин» работает барменом в зоне вылета Шереметьево‑2 и буквально умоляет не препятствовать трудоустройству племяша – все документы в «Интуристе» он провел сам, пользуясь своими обширными связями – осталось лишь получить добро от Комитета.

– Я что‑то не очень понимаю, зачем ему нужен на работе родственник. И еще меньше понимаю, зачем это нужно нам, – с сильным ударением на последнем слове спросил генерал.

– Тут нет ничего нелогичного, – спокойно отвечал майор, – в баре не проходит ни одной пересменки без недостач. Обычно грузчики воруют пиво и сигареты. Пиво выпивают, раскалывают пустую бутылку, чтоб списать ее в бой, а фирменные сигареты просто выкуривают в подсобке. Бывает, откручивают коньячные крышки на два оборота и высасывают по десять‑двадцать грамм, чтобы сразу не было заметно. Сейчас у них грузчика нет – все сменные бармены приходят на час раньше и возят товар на тележках сами. Жалуются, но это лучше недостач. Непьющий грузчик, к тому же родственник старшего бармена‑администратора, очень им нужен.

– Ну хорошо, а нашему ведомству какой прок от непьющего грузчика? – вновь делая ударение на слове «нашему», спросил начальник.

– Никакого. Но «Ларин» никак не был поощрен за ту перламутровую икону.

– Цесаревича Алексея? – оживился генерал.

– Ну да. Все же случилось прямо у него в баре…

– Так ведь вся слава смежникам ушла! За это бы его наказать надо! – воскликнул начальник и заразительно расхохотался. Это была громкая история с женой африканского дипломата, пытавшейся на подвязках между ног вывезти старинную икону и чуть не задушившей опера Шубина из Десятого отдела ВГУ КГБ СССР (борьба с контрабандой) его же собственным галстуком. Тогда наградили многих из «десятки», негритянку выдворили, а Саша Шубин стал начальником отделения.

– Ну я же не могу говорить агенту, что контрабанда не наш профиль, что Управление «Т» и «десятка» не одно и то же.

– Это – да! Это безусловно, – сразу согласился шеф, – но, может, его деньгами поощрить?

– Вы, очевидно, не понимаете, сколько они там имеют, – медленно и довольно грубо отвечал Валов, глядя почему‑то в окно, и глаза его, сузившись, налились ненавистью, – так я вам скажу: до трехсот рублей в день! В день! А за Олимпиаду этот труженник отбил себе однокомнатный кооператив!

Начальник, пораженный такой тональностью, хотел поставить опера на место, но тот продолжал, не замечая:

– Бармен чаевыми в рублях и валюте за пятидневку получает больше, чем мы с вами вместе за месяц! Это они нас с вами могут деньгами поощрить, – и, заметив, как генерал изменился в лице, резко замолк.

– Ну ты давай эмоции‑то попридержи и объясни: от меня‑то ты чего хочешь? Зачем ты ко мне пришел? Ты ведь и сам можешь этого племянника легко провести.

– Не могу. Они близкие родственники. В приказе сказано: «в особых случаях».

– В каком приказе? – машинально спросил бывший партиец и сразу пожалел.

– Два ноля шестидесятом, – с удивлением ответил майор.

«Ах ты ж, сука!» – расстроился генерал, но виду не подал.

– Что‑то не нравится мне ваше отношение к источникам, – официальным тоном заговорил бывший инструктор ЦК. – Откуда столько ненависти? Почему вы с таким раздражением говорите о собственном агенте, который не первый год у вас на связи? Да, подчас они имеют немалые деньги, да, их не поднимают по тревоге, они живут материально в чем‑то лучше нас, но скажи честно – ты бы поменялся местами с этим «Лариным»? Ну давай рапорт. И написал в левом углу: «Согласен».

 

Племянник и дядя

– Ну, вроде все утряс, – сказал Влад, – в пятницу выходишь на работу.