Обителей много

Колька пожал плечами. Ему не хотелось делиться своей тревогой с бабТомой, и уж точно он не хотел, чтобы она немедленно побежала обсуждать с кумушками пропажу «дивчинки». Поэтому он постарался, чтобы его голос не дрогнул:

– Да, бабТом, она, может, завтра попробует вырваться.

 

Потом он брел домой дальней дорогой. Сжимал мобильник влажной ладонью и еще несколько раз без особой надежды набрал Динин номер. Кольке хотелось разреветься во всё горло и побежать к маме с папой. Нельзя терять ни минуты, нужно звонить в милицию; ну хорошо, для начала – Дине на работу, бабушке, потом уже в милицию, но в любом случае нужно что‑то делать, а не брести под темнеющим небом по берегу моря, слушая механический голос из телефонной трубки.

– Это я виноват, – вдруг сказал Колька и сам вздрогнул от своих слов. Тут же втянул голову и торопливо огляделся – нет ли кого рядом. Огромная чайка зыркнула на него – не покушается ли он на ее пестрых неуклюжих птенцов – и сердито заорала. Колька пошел дальше, убыстряя шаг. Да, он виноват, скорее всего, и только он может попробовать разобраться, слишком много странного происходило в последнее время, чтобы можно было втянуть в это родителей. Да и поверят ли они?

Колька почти побежал в сторону дома.

На поселок спустились плотные сумерки.

 

Из дневника Кольки

 

18 января 2011 года

 

Меня зовут Коля Левандовский, мне девять лет. Дина сказала вести дневник. Она считает, что это мне поможет запомнить странные сны. Я тоже считаю, что лучше записывать, потому что их много и они интересные. Может быть я смогу написать книгу, когда вырасту. Папа читал мне много интересных книг. И я люблю читать истории про то, как люди попадают в сказки. Мне кажется, что я тоже попадаю в сказки и по ним путешествую.

Я запишу первый сон из тех, которые я помню. Это было давно. Мне было семь лет.

Мне приснилось, что я в лесу с огромными деревьями. Я видел разные деревья. У нас есть акации и тополя, а еще вишни, абрикосы, яблони, а еще недалеко есть роща с дубами и с соснами. Я люблю сосны, у них прямые стволы, и вокруг них вкусно пахнет.

Но в том сне деревья были твердыми и ничем не пахли. Я видел только стволы и корни. Стволы были такими толстыми, что мне не получалось обнять дерево, я только раскидывал руки, но наверное надо было два или три таких мальчика, чтобы мы могли охватить его целиком. А корни уходили в землю, они были толстые, как удавы, и много. Земля была пустая, без травинок или цветов. Корни красиво переплетались. И я не мог видеть верхушки этих деревьев. Стволы уходили очень высоко вверх, и там терялись, и они были совсем гладкими. Я не смог залезть ни на один ствол, мне было скользко. Они были такими твердыми, как камень. Я трогал деревья руками, даже лизнул, но не почувствовал ничего. Потом я ударил по дереву кулаком, и мне было больно, как будто я ударил булыжник. Я ходил между стволами, там было тихо и ужасно красиво. Когда я сказал про это Дине, она удивилась, почему может быть красиво среди одинаковых гладких стволов. Но они не были одинаковыми! Я не знаю, как ей объяснить. Как будто каждый ствол был живым существом, и они все отличались, я не знаю чем. А тишина там тоже была живая, не такая, чтобы было страшно. А такая, как бывает, когда мы с Диной сидим вечером дома, и она читает, и я тоже читаю. Когда не надо разговаривать, когда ты с лучшим другом. Или когда мы с Йосей утром едем с дядей Федором рыбачить и еще холодно и темно, только плещет вода, а Йося сидит и улыбается. И я знаю, что сейчас будет хороший день и мы поймаем много рыбы. Вот такая была в том лесу тишина. Как будто я пришел в гости к друзьям, и они мне рады.

Я не нашел выхода из того леса, но мне не хотелось, чтобы он заканчивался. Когда я проснулся, я долго лежал и радовался, что у меня случился такой хороший сон. И потом я весь день был счастливым.

 

Вейск, октябрь 2001 года

 

Колька появился на свет осенним вечером.

Когда Алиса позже вспоминала роды, у нее перед глазами вставали толстые струи воды, стекающие косо по оконному стеклу. Она тогда еще подумала, что могла бы вышить этот узор, вышить осенний дождь, который рисует на стеклах не хуже мороза, просто его узоры слишком мимолетны. Хлестало в тот вечер знатно. Казалось, что дом превратился в маленький лайнер посреди бушующего океана, в ковчег, возможно в тот самый Ковчег, который один‑одинешенек в целом мире.

Алиса не сразу заметила, как мягкие схватки перешли в самые настоящие потуги. Вот она еще сидит в кресле у окна и смотрит на мокрое стекло, вот она с тревогой прислушивается к дыханию дома: не вырубит ли снова от грозы электричество, а вот она уже стоит на коленях перед креслом и с шипением выпускает из себя воздух. В ритме с домом, с дождем, с океаном, со всем миром. Алиса помнит, как от хлесткого удара ветра чуть не распахнулось окно. Окно выдержало, но в комнате почему‑то все равно на миг запахло озоном и водой. А потом электричество все‑таки вырубило.

Пока Игорь бегал включать генератор и договариваться с соседями насчет машины, Алиса почувствовала, как внутренности ее охватило огненное кольцо. И Игорь ворвался в комнату как раз вовремя: чтобы подхватить на руки возмущенного младенца.

Позвали соседку Тому, опытную мать пятерых и бабушку бесчисленного количества отпрысков. Та с несокрушимым спокойствием помогла оглушенному Игорю перерезать пуповину проспиртованными ножницами, закутала младенца в папину футболку и приложила к Алисиной груди. Когда Алиса родила плаценту и привела себя в порядок, когда младенец сменил возмущение на милость и спокойно задремал у груди, Тома хотела удалиться, решив, что ее миссия завершена. Но Игорь настоял на том, чтобы она все‑таки помогла им собраться и поехать в роддом.

– Ви що, диты, хочете народити його ще раз, – звучно хохотнула Тома, – щоб уже цього разу правильно?

Алиса мягко улыбалась, Игорю казалось, что в комнате два источника света: настольная лампа и лицо жены, которая смотрит на их новорожденного сына.

– Документы надо, – сказал Игорь. – Так полагается… наверное.

Тома, которая сама родила пятерых дома и в баньке, немного посмеялась блажи «городских», но собраться помогла. «Слава Богу, вернулись назавтра, и хлопчик вроде славный вийшов, и мамка начебто в порядку», – говорила потом Тома кумушкам.

Так Левандовских стало трое.

 

 

Глава 2