Обителей много

Абрикосы и вишни доцвели, яблони отчаянно доцветали, белые лепестки ковром покрывали землю под деревьями. И белые акации – выстрелили запахом.

Алиса вышла на крыльцо и втянула носом воздух: да, сначала чувствуешь плотный сладкий аромат, словно стоишь перед плошкой свежесобранного меда. Потом запах раскрывается белым веером, обещая бессмертие и вечное лето.

Алиса вспомнила: запахли акации – море прогрелось. В детстве они выскакивали в майское марево одесских улиц, останавливались, огорошенные внезапным ароматом – вчера же еще не пахло! – с криками разворачивались и бежали обратно по домам:

– Мама, папа, водичка уже теплая, уже можно купаться, айда на море!

Никогда не ошибались.

А еще они делали так: брали белое соцветие в жмень, рывком собирали с тонкой цветоножки белые лепестки, а потом бросали горсть вверх и кричали «салют, салют!» и танцевали под ворохом лепестков. Алиса провела в воздухе кистью, словно подбрасывая невидимые лепестки, белый рукав взметнулся вверх.

Она глянула в сторону калитки, не возвращается ли Колька.

 

Сама она чуть свет побежала к бабТоме. У той, единственной из соседей, был установлен городской телефон, по которому можно было дозвониться в Одессу. Игорь к тому моменту уже ехал в автобусе, мобильный телефон в семье у взрослых был один – и Игорь увез его с собой. Заявление в милицию о пропаже Дины подали еще вчера вечером, и дежурный, конечно, пообещал связаться с ними немедленно, как только что‑то станет известно. Но свяжутся скорее с Ханной и Юрием Стояновыми – до Вейска поди дозвонись еще. Поэтому Алиса и побежала звонить маме с отцом – не появилось ли с вечера новостей?

Новостей не было.

Стоянов уже озадачил Петра Абрамкина, и тот поставил на уши всю одесскую милицию. Офис «Зигзага» оказался закрыт, личного телефона руководителя бюро найти никто не смог, все сайты, все источники, в которых упоминался «Зигзаг», давали только городской номер бюро. Дома Дины не было, Стоянов сообщил Алисе, что он еще вчера взял запасной ключ, который Дина отдала им на хранение, и сходил проверил квартиру. Пусто. И чемоданчика нет: Дина в пятницу собиралась пойти с вещами в офис, чтобы после работы сразу отправиться на автовокзал. При попытках дозвониться до Дины по мобильному телефону механический голос упрямо твердил про «вне зоны доступа».

 

Это так странно, думала Алиса, привыкли, всё рядом – руку протяни, вот Дина, вот ее работа, вот ее дом, не было ни разу такого, чтобы срочно понадобилась – и не достать. И Валера Антонович, ее начальник, приезжал ведь пару раз в гости… не чужой человек. С Колькой они тогда вроде хорошо поладили.

 

Это был конец октября, вспоминала Алиса, сразу после Колькиного дня рождения. На сам день рождения Дина тоже приезжала и привезла подарок от Шиманского – такой, что Колька визжал от восторга. Медь, которую так трудно было раздобыть тогда в Одессе, без которой Колька приуныл и не мог продолжать свои эксперименты с гальванопластикой. Конечно, для архитектурного бюро не составило труда найти медь для мальчика. Шиманский помог Дине, Дина привезла подарок, и Колька в первый же будний день набрал городской номер бюро и попросил к телефону Валеру Антоновича.

Алиса положила руку на шею, вспоминая, как она удивилась в тот момент: без всякого заикания, без заминки даже, словно всю жизнь держал в руках телефон, ее сын захлебывающимся от восторга голосом благодарил человека, которого до того видел пару раз – и то мельком. Именно тогда он и спросил: «Хотите приехать к нам в гости?» и именно тогда Шиманский ответил: «Конечно, хочу».

 

И приехал спустя неделю.

Алиса вспомнила, как высокий красивый мужчина, которого раньше она видела только на газетных снимках или на фотографиях в сети, подавал руку сестре, помогая той выйти из машины. Эти тонкие пальцы… Алиса почувствовала укол в тот момент, когда рука Шиманского прикоснулась к сестриному локтю, словно электрическая искра пробежала между ними. Она вздрогнула от воспоминания. Не было похоже, будто сестру и ее начальника связывают романтические отношения, нет, это было что‑то, о чем они и сами не подозревали. Но стоявшая в нескольких метрах от них Алиса почувствовала, как земля поплыла у нее под ногами. На миг. На долю секунды.

 

А потом наваждение рассеялось. Шиманский снял очки и улыбнулся Алисе с Игорем – так светло, так легко, будто знал их всю жизнь. У него оказалось живое лицо, совсем не похожее на газетные снимки, на которых он выглядел усталым хищником. Валера Антонович скинул пиджак и бросил его на заднее сидение служебного автомобиля, прежде чем пойти в дом. Он закатал рукава рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу и стал похож на мальчишку, который приехал домой на летние каникулы. В каком‑то смысле это так и было: Дина говорила сестре, что Шиманский – тот еще трудоголик. Она призналась, что не поверила ушам, когда Шиманский в ответ на приглашение Кольки «А хотите я покажу вам свою установку?» серьезно ответил: «Хочу, как насчет следующей субботы?»

 

Алиса тяжело вздохнула. Самое гнетущее – ждать, не имея возможности ни на что повлиять. Они уже сделали всё, что могли, теперь остается только молиться и ждать новостей.

Калитка хлопнула. Колька зашел в сад.

 

Из дневника Кольки

 

30 октября 2011 года

 

Я иногда думаю, у нас в жизни перемешаны плохие и хорошие события.

Интересно, это заранее рассчитано, ну Богом там или кем‑то, количество плохого и хорошего. Как на весах. Мне интересно, если взять человека и посчитать хорошие и плохие события в его жизни и сравнить, не будет такого, что их одинаково?

В жизни иногда бывают хорошие полосы и плохие. Никто ведь не знает, от чего это зависит. Бабушка говорила как‑то, типа будешь делать плохое – Бог тебя накажет. Как будто неприятное посылается как наказание. И если быть идеальным и всё‑всё время себя хорошо вести, то всё вокруг будет тоже только хорошее – и погода, и то, как к тебе другие относятся, и типа болеть ты никогда не будешь и не умрешь ха‑ха.

Но это не так! Я точно знаю, что не желаю зла Вадику и даже хотел бы, чтобы ему было хорошо и чтобы он перестал быть таким нервным и несчастным. Он похож на собаку, которую все пинают и она тогда кусается. Так вот, я не хочу зла ему, но мне иногда бывает зло от него, неужели это потому что я делаю какие‑то грехи? Тогда всё очень загадочно, потому что я не понимаю, что плохого я делаю в своей жизни, что в ней есть Вадик или Карцеровна.