Психология социальных коммуникаций и рекламы. Часть 2. Теория и и психологии PR

– одновременность;

– иррациональность (ослабление сознательного контроля);

– слабая структурированность, т. е. размытость позиционно‑ролевой структуры характерной для нормативных форм группового поведения.

Исследования свидетельствуют, что систематическое изучение таких феноменов началось во второй половине XIX века. В различных странах Западной Европы независимо сложились две научные школы: немецкая психология народов (М. Лацарус, Г. Штейнталь, В. Вундт) и франко‑итальянская психология масс (Г. Лебон, Г. Тард, В. Парето, Ш. Сигеле).

В России конца XIX – начала XX века оригинальные исследования массовидных явлений проводили М.Г. Михайловский (субъективная социология), затем В.М. Бехтерев (коллективная рефлексология), А.Л. Чижевский (гелиопсихология). В частности, Чижевский впервые изучал влияние солнечной активности и её колебаний на динамику массовых политических настроений. В 1920‑е годы были также получены интересные данные, касающиеся массового восприятия газетных сообщений (П.П. Блонский) и циркуляции слухов (Я.М. Шариф).

В начале 1930‑х годов А.Р. Лурия выявил национальнокультурные особенности восприятия и мышления, причем, в отличие от немецких авторов, не с этноцентрических, а с эволюционных позиций.

При этом результаты работ А.Р. Лурия удалось опубликовать лишь спустя 40 лет, но и тогда ещё они во многом сохранили новизну.

Однако в 1930‑е годы XX века большая часть исследований в области социальной и политической психологии в СССР была сочтена неактуальной для социалистического общества и идеологически вредной. Особенно это касалось всего спонтанного, стихийного и слабо осознаваемого. Сами понятия «социология», «социальная психология» и тем более «политическая психология» были объявлены буржуазными извращениями. Если их предмет и сохранял какой‑то интерес для властей, то только в плане исследования сплочённых трудовых коллективов, жёстко иерархизированных и руководствующихся указаниями партии.

Вместе с тем с конца 1920‑х по начало 1970‑х годов лишь несколько работ по интересующей проблематике были опубликованы в СССР, причем в основном на грузинском языке, поскольку психологи Грузии, широко используя понятие установки Д.Н. Узнадзе, зарезервировали себе право рассуждать о неосознаваемых факторах человеческого поведения. В частности, в 1943 году на грузинском, а в 1967 году на русском вышла большая и яркая статья А.С. Прангишвили о массовой панике.

В Западной Европе и в США 1920‑1960‑е годы были ознаменованы всплеском интереса ученых, политиков и военных к проблематике политической психологии вообще и к стихийному массовому поведению в частности.

Исследования показали, что в России в 1990‑е годы курс психологии стихийного массового поведения изучался (отдельно или в рамках общего курса политической психологии) на психологическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова, в Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации, в Московском государственном лингвистическом университете и ряде других учебных заведений. Его содержание продолжало обогащаться анализом политических событии и результатами практической работы в России и других странах СНГ.

Так, в обыденном представлении хаос, беспорядок – это и отсутствие закономерностей, и неуправляемость. Между тем в настоящее время отечественные ученые на разнообразном материале показали, что всё не столь однозначно. Хаос и порядок относительны, хаос всегда по‑своему детерминирован, и чем хаотичнее система, тем более простым закономерностям она подчиняется. И тем легче ею управлять – разумеется, коль скоро задача управления достаточно элементарна.

Иллюзия неуправляемости возникает тогда, когда мы с простой системой пытаемся обращаться как со сложной и наши воздействия оказываются бесполезными. К примеру, завзятому горожанину трудно понять, как деревенский пастух управляет большим стадом. Государственный деятель растеряется, если ему доверить детсадовскую группу, с которой привычно справляется опытная воспитательница. Академик, умело руководящий научным коллективом, окажется беспомощным в компании лиц без определенного места жительства, а если он не врач‑психиатр, то любой санитар даст ему сто очков вперед в умении работать с соответствующим «контингентом» больных.

Подчеркнем еще раз: простой и глупой системой управлять легче (этому меньше надо учиться), чем сложной и умной, для этого требуются более простые приёмы, которыми, однако, тоже нужно владеть.

Сказанное имеет прямое отношение к нашей проблеме. В толпе «человек опускается на несколько ступеней по лестнице цивилизации» (Г. Лебон) и становится доступен для элементарных манипулятивных воздействий. Поведение толпы или циркулирующий слух кажутся процессами, лишёнными закономерностей и нерегулируемыми, постольку, поскольку большинство из нас привыкли иметь дело с организованными группами, где уместны рациональные доводы, согласование мнений или хотя бы формальный приказ. В стихийном массовом поведении реализуются более примитивные механизмы и закономерности. Кто знает о них и обладает необходимыми навыками, способен управлять событиями. Цели, которые он при этом преследует, достаточно часто оказываются деструктивными. Но, как всякое оружие, политические технологии амбивалентны и владение приемами регуляции стихийных процессов конструктивно необходимо во многих профессиях.

Это относится, конечно, не только к экстремальным ситуациям, но и ко всей общественной жизни. В комплексе задач политической психологии выделяются следующие: объяснительная, прогностическая, проективная, инструментальная и воспитательная. Чем лучше мы знаем о механизмах своего поведения, в том числе иррациональных, и о приемах манипулирования, тем труднее нами манипулировать. И чем больше людей знакомы с азами политической психологии, тем устойчивее общество.

В обыденном языке «толпой» называют большое количество людей, находящихся одновременно в одном месте. Хотя даже интуитивно мы не назовем этим словом марширующее армейское подразделение или бойцов, организованно штурмующих (равно как и обороняющих) укрепленный пункт; публику, собравшуюся в консерватории на симфонический концерт; бригады, работающие на крупной стройке; сотрудников учреждения на плановом профсоюзном собрании и т. д. и т. п.

Терминологически не совсем верно называть толпой и прохожих на людной городской улице. Но вот на улице произошло что‑то необычное. Неожиданно появились скоморохи или артисты выступают с представлением. Или, как бывало в добрые советские времена, на уличный прилавок «выбросили» дефицитный товар. Или человек выпал из окна и разбился. Или пошел сильный ливень. Или – не приведи господь – началась бандитская разборка со стрельбой, произошёл мощный взрыв… Если ситуация развивается по какому‑то из подобных сценариев, завлекательных, драматических и даже катастрофических, может возникнуть особый социально‑психологический феномен, который при всем многообразии его форм имеет общие черты, отличающие толпу от организованных форм социального поведения.

Исходя из этих предварительных соображений, примем ориентировочное исходное определение. Толпа – это скопление людей, не объединенных общностью целей и единой организационно‑ролевой структурой, но связанных между собой общим центром внимания и эмоциональным состоянием.