Умница Эллиот

– Да я не об этом! – отмахнулся я.– Тут такое дело, я рюкзак свой забыл у этого лешего в фургоне. Даже не знаю, как идти сегодня в школу.

Тут Брут опешил, спустился со стремянки, и влепил мне подзатыля хорошего.

– Ты что, совсем спятил?!

– Да знаю, знаю, полный придурок.

Внезапно у Брута прояснился взгляд, он широко улыбнулся и хлопнул меня по спине.

– Да ты не парься, – говорит.– Можешь спокойно идти прямиком к Фелпу, в любом случае у полиции есть всякие крутые штучки, вроде программы защиты свидетелей. Глядишь, и на север куда‑нибудь вас с матушкой забросят, красота!

– Да. Красота, – говорю, а у самого перед собой уже не Брутово лицо, а мамино, оно в сотый раз убивается горем и причитает. Белые медведи, пингвины, дружелюбные эскимосы. Чем не заманчиво, черт возьми.

Я знал, что Дженкинс неустанно за мной следит, можно сказать, ходит по пятам. Но я тоже не глупый. Каждый раз, как он оказывается в зоне видимости, я смешиваюсь с толпой и мне все сходит с рук. Я даже решил не ходить на обед, потому что уверен, Дженкинс бы и там меня достал.

В общем, захожу я в свою комнату, и вы не поверите, кто там! – Дженкинс, собственной персоной! Он стоит посреди комнаты, в руках болтается мой злосчастный рюкзак.

– Это твое барахло? – спрашивает.

Я только головой киваю. А он продолжает.

– Так вот. Объяснишь, каким магическим образом это оказалось у меня в фургоне?

– Я хотел доехать до школы и забыл его.

– И как? До школы то доехал? – язвительно бросил он.

– Не совсем.

– Ах, не совсем. Будь добр, опиши‑ка мне события, которые так сильно напугали твою жопу, что ты и про багаж свой не вспомнил.

Я будто воды в рот набрал, стою и отмалчиваюсь, как кретин.

– Так вот, слушай сюда, что мы сделаем, Эл. Я точно знаю, что ты видел и слышал вчера достаточно, чтобы всех нас, включая этих бирмингемских ребят с их упоротым сержантом, упрятать за решетку на добрых два десятка лет. Еще я, и эта черная жопа Бигз, прекрасно знаем о всяких уродских программках по защите свидетелей. Так что, если ты думаешь, что сдав нас, вы с матерью укроетесь от этого черта и его отморозков, то ты охрененно ошибаешься. Я предлагаю тебе путь искупления, без всякой грязи и кровопролития. Я ничего не говорю про тебя этому упырю Бигзу, и взамен на молчание предлагаю вам с матерью бесплатное жилье в доме моей тетушки. Вы уезжаете на рассвете. Уловил?

Думаю, с тем, как все обрисовал Дженкинс, меньжеваться здесь будет как минимум глупо. Я кивнул. Выходя за дверь, он швырнул мне рюкзак, и я словил его на лету.

– Внутри все найдешь, – бросил он.

Когда дверь закрылась, я пулей залез в рюкзак и достал два авиабилета. На них значилось: Хантсвилл‑ Сан‑Антонио.

Как вы уже могли догадаться, из‑за моей дегенеративной глупости, мы с мамой сменили субтропический климат на сухой степной. По правде, уговорить маму переехать, совсем не вдаваясь в подробности инцидента сДженкинсом, оказалось гораздо проще, чем я думал. Университетскую библиотеку она давно уже забросила, поэтому маме, похоже, было все равно, куда идти, лишь бы сбежать уже подальше от полосатых и большеротых окуней. Я показал ей накануне два билета и объяснил, что Дженкинс в знак нашей «дружбы» расщедрился и уговорил тетушку выделить нам место, только с одним условием – чтоб мама помогала ей вести дела. Мисс Хуанита Гонсалес держала постояльцев в своем большом доме, а была она уже в преклонном возрасте.

– Я не возражаю, – отозвалась мама, – у меня уже такое чувство, будто я сама скоро превращусь в рыбу – тело вечно в чешуе, а волосы и одежда впитывают этот зловонный запах рыбы, это унизительно. Такая работа не для меня, я лучше буду помогать пожилой латиноамериканке, и выглядеть при этом, как человек.

Когда я объяснил Бруту всю серьезность ситуации, он очень огорчился. Во ‑первых, потому что я так и не сдал поганого Дженкинса, а во вторых, то что уезжаю черт знает куда. Я предложил ему поехать с нами, станет там одним из постояльцев, на что Брут отказался. Он был уверен, что не найдет там работы лучше, чем здесь. В общем, мы с ним крепко обнялись и он даже всплакнул.

– Слушай, дружище, этот мешок с говном должен получить свое. Нравится тебе это, или нет.

Я отстранился и серьезно покачал головой.

– Слушай, не лезь в их дерьмо, Брут. Пусть разбираются сами. Ты меня услышал?

– Ага.

Брут как то странно отрешенно на меня посмотрел. Что‑то подсказывало мне, что темные делишки Дженкинса так и так еще недолго пробудут под завесой тайны.

В аэропорт нас вез сам Фелп, собственной персоной. Он искренне удивлялся и не понимал, почему мы так резко сорвались с места. Он уговаривал нас еще остаться.

– Слушайте, сейчас самый сезон, рыба нерестится, как сумасшедшая. К тому же подумываю уволить Дженкинса в скором времени, как только план закроем по сбыту. Эта скотина пустила нас во все тяжкие. И тогда глядишь, компания снова будет на плаву.

Ну и в таком духе он разливался всю дорогу.

Ладно, осознав, наконец, что мы твердо решили не возвращаться к рыбной теме, он помог выгрузить наш багаж, в том числе мамину фамильную тумбу. Затем вручил маме небольшой букет роз из их сада, а мне вложил в руки тяжеленный ящик, полный персиков. Рыбой нас не наградил – и то хорошо. На этом мы и распрощались. Я не жалел, что мы покидаем эти места, на свете есть еще столько интересного и удивительного, помимо Алабамы.

А интересного здесь было выше крыши, по правде. Но об этом чуть позже. Первым делом, только оказались мы на стоянке аэропорта, из красного обшарпанного бьюика 1957 года нам помахала дамочка лет шестидесяти с хвостиком. Сама мисс Ганзалес приехала нас встречать.

У нее дома на данный момент проживало всего два жильца, но очень, скажу вам, колоритных. Одним из них был пожилой старикашка, мистер Дьюк. Этот был этнографом. Раньше преподавал в университете на кафедре культурологии. Два года назад у него сгорел дом, с тех пор он живет здесь.

Второй постоялец – результат скрещивания обезьяны с вампиром, или что‑то в этом роде. В общем, чума. По сути это подросток, лет четырнадцати. Сам он худой и длинный, при том, что руки у него длиннее самого туловища, и болтаются чуть не до колен. В общем, форменная горилла. Волосы у него торчком, покрашены в черный, весь он сплошь в цепях, тату, клепках, короче выпендривается, аж жуть. Мисс Хуанита рассказала нам, что изначально этот мальчуган проживал здесь с матерью, пока та не сбежала, прихватив с собой ее дорогой фамильный сервиз. А пацан – его звали Уилтон Хаас, продолжал тут обитать, типа как безвозмездно, по доброте душевной мисс Хуаниты.