Непрощённое воскресенье

Люся успокаивается, тёплая мамина грудь даже через халат пахнет молоком. Молоком… Люся закрывает глаза…

Обшарпанная кухня в чужом доме. Зима. Русская. Не то, что в Молдавии. Морозная, снежная. Шерстяное одеяльце и чуть тёплая печка не спасают от холода. Зато тут нет бомбёжек и немцев. И отбирающих последнее румын. Но еды тоже нет. Из еды всё те же картофельные очистки. Картошку мать относит на рынок, чтобы продать или обменять на дрова, иначе совсем замёрзнуть можно.

Тамара смотрит в окно. Между рамами окна бутылочки с грудным молоком. По утрам мама кормит грудью Люсю, потом сцеживает остатки в кастрюльку, разливает по бутылочкам, немного сливает в кружку и даёт всем детям по глоточку. Молоко на вкус необычное, немного сладкое, и кажется шестилетней Тамаре невероятно вкусным. Затем мама уходит, оставляя Тамару старшей по дому, наказывая присматривать за остальными детьми, а главное это, конечно, за Люсей, которой всего годик. Люся всё время плачет. Ей холодно и хочется есть.

Тамара смотрит на молоко за стеклом.

– Достанешь бутылочку, погреешь в ладошках так, чтоб молоко тёплое было, и накормишь Люсю. Поняла? – наставляет по утрам мать. Тамара кивает головой.

Бутылка в руках ледяная. Тома дует на ладошки, стараясь их согреть, но пар, похожий на дымок сигареты, успевает остыть, не достигнув кожи рук.

– Ма…., – кричит голодная Люся.

Тома смотрит на сестру. Вытаскивает из бутылочки сложенную в затычку тряпочку, подносит к губам бутылку, пробует – молоко всё такое же холодное.

– Ма…, – кричит Люся.

Тома делает глоток, ещё один, ещё и, не отрываясь, допивает молоко. Отнимает пустую бутылку от губ. По холодным щекам бегут ручейки горячих слёз.

 

***

«Ах, эта свадьба, свадьба…» – поет Константин. Голос у Кости красивый, почти как у Магомаева, только чуть выше по тембру. Он тоже хотел бы петь, как Магомаев, не только на свадьбе у сестры, но и на сцене. Большой сцене.

Один заезжий музыкант сказал, что у Кости есть талант и ему обязательно надо заниматься музыкой. Предложил помочь Косте поступить в музыкальное училище, да вот только отец… Отец ухмыльнулся: «Что это за работа такая – музыкант? То ли дело он! Печник! Вот это профессия: и почёт тебе, и уважение, и деньги немалые».

Так и останется мечта Кости лишь мечтой. А профессия?.. Профессии как таковой никогда и не будет. Проработает большую часть жизни в котельной, сопьётся, будет таскать разное барахло с помойки, чтоб потом продать на рынке. И сгинет однажды никому не нужный, даже собственным детям, в старом полуразрушенном родительском доме, поедаемый крысами.

А пока разливается по окрестностям его приятный, бархатный голос, наполняет души людей особым состоянием, состоянием хмельного веселья, подзадоривает, подстёгивает броситься в пляс. И вот уже кружат по двору парочки – тётки в цветастых платьях, мужики в белых рубашках. Огромные лапищи хватают располневшие талии, крутят, вертят их, аж в глазах рябит.

Конец сентября. Вечереет быстро. Женя кусает губы. Ну надо же! Как назло! И что за напасть такая! В такой день, можно сказать, самый важный для девушки, и на тебе. Ведь ещё вчера всё было нормально, никаких признаков, даже намёка на эту заразу не было. А утром… Она ещё в зеркало не успела посмотреть, а уже почувствовала знакомое покалывание на губах. Со страхом взглянув на своё отражение, она пришла в ужас. Всю верхнюю и часть нижней губы обсыпало мелкими водянистыми пузырьками, которые через час превратились в красно‑малиновые вздутия. Хоть свадьбу отменяй. Жутко хотелось плакать и отчаянно ругаться неизвестно на кого, но всё ограничилось двумя слоями помады, которые только изменили её лицо, но совершенно не спрятали уродливые бугристости.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента