Куджо
– Все, Тэдди, они наверху под замком, – сказал он, целуя сына. – Теперь все в порядке. Можешь спать спокойно.
Но Тэд еще долго не мог уснуть, и пока лежал, съежившись под одеялом, дверца шкафа опять приоткрылась с тихим щелчком, мертвая пасть распахнулась в мертвую темноту, где притаилось нечто лохматое и зубастое, источавшее запах запекшейся крови и черной погибели.
Здравствуй, Тэд, прошептало чудовище своим гнилостным голосом, и луна заглянула в окно, как прищуренный белесый глаз мертвеца.
* * *
Весной того года старейшей жительницей Касл‑Рока была Эвелин Чалмерс, которую местные старики называли тетушкой Эвви, а почтальон Джордж Мира – «болтливой старой калошей». Джордж доставлял ей почту: в основном торговые каталоги, рекламные буклеты от «Ридерз дайджест» и молитвенные брошюрки Крестоносцев Предвечного Христа – и почти ежедневно выслушивал ее бесконечные монологи. «Если к чему‑то и стоит прислушаться в болтовне этой старой калоши, так только к ее предсказаниям погоды», – говаривал он, пропустив несколько стаканчиков в компании друзей, собиравшихся в «Поддатом тигре». Идиотское название для бара, но раз уж в Касл‑Роке нет других баров, приходилось довольствоваться тем, что есть.
В целом весь городок разделял мнение Джорджа. Титул старейшей жительницы Касл‑Рока вкупе с почетной тростью от «Бостон пост» перешел к тетушке Эвви два года назад, когда стооднолетний Арнольд Хиберт – под конец впавший в глубокий маразм, так что беседовать с ним было столь же бессмысленно, как с пустой банкой из‑под кошачьих консервов, – навернулся с террасы дома престарелых в Касл‑Эйкерсе и сломал себе шею ровно через двадцать пять минут после того, как в последний раз в жизни напрудил в штаны.
Тетушка Эвви была далеко не такой маразматичной, как Арни Хиберт, и не такой старой. В свои девяносто три года она еще не настолько выжила из ума, чтобы лишиться собственного дома, как его лишился Хиберт, и могла не отказывать себе в удовольствии донимать громогласной беседой безропотного (и частенько похмельного) Джорджа Миру, когда тот привозил почту.
Но погоду она и вправду предсказывала лучше всяких синоптиков. Среди горожан – старшего поколения горожан, которых заботят подобные вещи, – бытовало единодушное мнение, что тетушка Эвви никогда не ошибается по трем вопросам: в какую неделю произойдет первый летний сенокос, как хорошо (или плохо) уродится черника и какая будет погода.
Как‑то в начале июня тетушка Эвви приковыляла к почтовому ящику у калитки, тяжело опираясь на трость «Бостон пост» (которая, размышлял Джордж Мира, перейдет к Вину Маршану, когда болтливая старая калоша сыграет в ящик, и, как говорится, скатертью дорожка, Эвви) и попыхивая сигаретой. Она поздоровалась с Мирой, крича во весь голос – когда тетушка Эвви оглохла, она, очевидно, решила, что весь мир тоже оглох за компанию с ней, – и сообщила, что лето обещает быть жарким. Самым жарким за тридцать лет. Жарища в начале, жарища в конце, прогремел в сонной утренней тишине зычный голос тетушки Эвви, и посередке все так же жарища.
– Вот как? – сказал Джордж.
– Что?
– Я говорю: «Вот как?»
Вот еще одно малоприятное свойство тетушки Эвви: когда она начинала орать, ты волей‑неволей орал вместе с ней, рискуя порвать себе связки.
– Да чтоб мне провалиться, если не так! – выкрикнула тетушка Эвви. Пепел ее сигареты упал на плечо Джорджа Миры, на его форменную рубашку, свеженькую, только что из химчистки. Джордж безропотно стряхнул пепел рукой. Тетушка Эвви наклонилась к окошку машины, чтобы ей было удобнее кричать ему в ухо. У нее изо рта пахло прокисшими огурцами.
– Полевки уже выбрались из подвалов! Томми Недоу видел оленей у озера Мусантик, они чесали рога. Раньше первой малиновки! Под снегом, когда он растаял, была трава! Зеленая трава, Мира!
– Вот как, Эвви? – отозвался Джордж, поскольку тут явно предполагался какой‑то отклик. У него уже начинала болеть голова.
– Что?
– ВОТ КАК, ЭВВИ? – заорал Джордж Мира, брызжа слюной.
– О да! – Вид у тетушки Эвви был крайне довольный. – И вчера ночью я видела, как полыхнула зарница! Дурной знак, Мира! Ночные зарницы – всегда дурной знак! Многие люди помрут от жары этим летом, помяни мое слово!
– Мне пора, тетушка Эвви! – крикнул Джордж. – У меня заказное письмо для Стрингера Болье!
Тетушка Эвви Чалмерс запрокинула голову к небу и расхохоталась, почти задыхаясь от смеха и роняя пепел себе на халат. В конце концов она выплюнула недокуренную сигарету, и та упала, дымясь, рядом с ее туфлей – черной, как печная сажа, и тесной, что твой корсет, туфлей на все времена.
– Заказное письмо для французика Болье? Да он не прочтет даже имени на своей собственной могильной плите!
– Мне пора, тетушка Эвви! – поспешно проговорил Джордж и включил передачу.
– Французик Болье – недоумок с рождения! Дурачина, каких поискать! – крикнула тетушка Эвви, но теперь она обращалась к облаку пыли, поднятому машиной Джорджа Миры; ему все же удалось сбежать.
Она еще пару минут постояла у почтового ящика, глядя вслед почтальону. Для нее писем не было; теперь ей редко приходили письма. Большинство ее знакомых, умевших писать, уже отошли в мир иной. И ей что‑то подсказывало, что она скоро последует за ними. Грядущее лето вызывало у нее дурные предчувствия. Она могла запросто говорить о рано вышедших из подвалов мышах и о сполохах ночных зарниц, но она никому не рассказывала о своих смутных страхах, о притаившейся где‑то за горизонтом жаре, припавшей к земле, как отощавший, но все еще сильный зверь, весь покрытый коростой, с глазами красными, будто тлеющие угли; о своих снах, где жарило солнце и не было тени, а были лишь жажда и зной; о беспричинных слезах по утрам – горьких слезах, что не дают облегчения, а разъедают глаза, как горячий августовский пот. Она чуяла запах безумия в ветре, который еще не поднялся.
– Джордж Мира, старый ты пердун, – произнесла тетушка Эвви с сочным мэнским акцентом, что придает каждому слову одновременно и грозное, и нелепое звучание.
Она заковыляла обратно к дому, опираясь на трость «Бостон пост», которую ей вручили на торжественной церемонии в мэрии за сомнительное достижение – благополучно дожить до старости. Неудивительно, размышляла она, что эта паршивая газетенка оказалась на грани банкротства.
Тетушка Эвви помедлила на крыльце, глядя на небо, все еще по‑весеннему нежное и прозрачное. Но она явственно ощущала: что‑то грядет. Что‑то жаркое, что‑то злое.
* * *
Прошлым летом, когда левое заднее колесо старенького «ягуара» Вика Трентона начало как‑то странно стучать, именно Джордж Мира посоветовал Вику обратиться в мастерскую Джо Камбера на окраине Касл‑Рока.
