Враги-Друзья
Как наяву, вся картина произошедшего как наяву. Его там не было, но работала фантазия, по пазлам собирая случившееся в пыльных руинах ожесточенной борьбы за выживание. Только представить на миг, каково человеку оказаться в таком месте: дыхание спирает, сердце трепещет, норовя выскочить, жалкий возглас неволей вырывается из голосовых связок, – и это если ты не придавлен и не переломан. А если и так? Каково ощущение человеческой плоти, и на сколько ты силен выдержать натиск боли и удушья?
Пронзая гвоздем свою ногу, испытываешь яростную боль, пронзающую нервные окончания до мозга, после прибывает моментально холодный пот, но боль снова дает о себе знать, свидетельствуя своими толчками – как происходит при землетрясении – и только пот осаждает безудержный выплеск адреналина, принижая температуру тела. Далее исходит легкая дрожь внутри тела – чувствуется, как от клетки к клетке передается волнение души. Импульсы затухают, – лишь немного пробитое ранение дает о себе знать, начиная процесс постепенной и долгой регенерации, вследствие чего, сохраняя пронизывающую боль. Присев отдохнуть – тебе необходимо это сделать, – следует отдышаться, перевести дух и продолжить движение, вспоминая лишь о нелепом шаге и чистой случайности, которая чуть было не свалила тебя наповал. Это всего лишь гвоздь, а столько мучений! Тогда насколько сильно сердце человека, если все‑таки получается перебороть тот страх и мучение лежа в развалинах с разодранными мускулами и кожей.
Августа бросало в дрожь – как обычно бывает при резком дуновении холодного ветра, залетающего в неприкрытые полости одежды – при восприятии действительности всего происходящего.
Все было настолько трагично и ужасно: 20 человек не сумели выжить, из них 15 детей. Смерть была моментальная, или почти скорая, но нет значения, мучился человек, или же не испытывал муки. Его нет, он покинул свое тело, – перед ним пустота, может бесконечность, но его нет. Их нет: дети не прожили дарованную им жизнь сполна, не прочувствовали переходов с детства в отрочество, после – в юность. Им не даровали свободы родители, – когда в своем совершеннолетии волен распоряжаться своей судьбой как вздумается тебе. Не будет ностальгии и чувства безысходности в случайные моменты грусти. Для родителей все потерянно, особенно когда они остались живы. Были и те, кто после скрывал радость за лживой прелюбодейской физиономией горести и сожаления, а также источал ненависть на виновных с излишним энтузиазмом. Некоторые были в тот момент уже на работе, или проводили свой выходной утром за чашкой чая, и, услышав по новостям о взрыве, разрушениях и пожаре, падали наземь, глухим стуком ударяясь об пол, невольно окуная присутствующих в квартире в предчувствие потрясений. Кому‑то удалось испытать огромное облегчение, узнав о сохранности своих родных, которые по мобильному телефону набирали судорожно, впопыхах своих близких, и обезвоженным, дрожащим голосом, нервно извещавших о своем спасении.
Прискорбно. Отвратительно. На душе Августа селилась жалкая ненависть, не способная добиться правды. Ему был так мерзок фонтан, мерзки искусственные лужайки, в некоторых местах громожденные валунами, противны качели, и смеющиеся прохожие возле. В целом это было место уединения, но не было создано такой атмосферы. Может и не стоило здесь затевать сквер!? А может не стоило людям давать возможности после года катастрофы – иначе не дать определения – бежать стремглав на открытие, и с конфети праздновать возведение маленькой часовни!? Август недоумевал: «Зачем быть настолько омерзительными, жеманными, если все забыто как страшный сон». «– Зачем?! – прорывалось второе «я». – А тебе то какое дело, не вечно же жителям этого города страдать, – отвечало первое». «Но и не резвиться, как козлики на нежной цветущей лужайке полной свежести и жизни. Во всяком случае, не на этом месте». Август плюнул на кирпичную брусчатку смачной слюной, скопившейся из‑за злости и обездвиженного состояния. Не пошел он дальше, а всего лишь сделал поворот на девяносто градусов, и пустился домой.
Сейчас ничего в особенности его не тревожило, забыта была та стычка с молодой парой – снисхождением проникся он к этой ситуации, – только кадры случившегося мелькали в голове, как и о том взрыве, случившемся чуть больше года назад и унесшего птнадцать детей и пять взрослых в пучину безмерности.
Он устал, а идти оставалось прилично – каких‑то восемь километров.
Глава I
Выспавшись, лишив себя дурных мыслей, Августу предстояло испить бодрящий напиток – но не кофе, как многим то представлялось правильным, а горячий чай, зеленый, без сахара, но не сильно крепкий. Не то что бы Август презирал кофе или людей, которые его пьют – ему было не понятно, почему столь модно стало его пить!? Речь идет не о настоящих ценителях кофейного напитка, умеющих чувствовать изысканные нотки вкуса, скрытые в изящной форме зерен, да даже не о тех людях, которым в удовольствие пить растворимый кофеин с кучей искусственных добавок. Именно «мода пить кофе» ставила в недоумение нашего героя, а «мода» в том, что кофе продается на каждом ходу, куда не брось свой потребительский взгляд, а название вместо «закусочная» – «кафе», заманивает потенциального покупателя без всяких промедлений испить целебного вещества: зайти в дорогое «Кафе» и купить дорогой капучино или латте, чтобы после на полусогнутой руке пронести его по всем людным улицам, было больше трендом, чем реальным наслаждением. Наверное, поэтому Август предпочитал чай, хотя и мог поглотить кофе без лишних эмоций, становясь подвластным общим тенденциям современной мировой культуры. Но и не только общее предпочтение большинства отталкивало в нем восприятие «кофепития», но и приобрести бодрость на физическом уровне после сна никак не удавалось за счет кофе, пока постепенно самостоятельно не включишься в работу, поэтому: кофе бодрит ничем ни лучше в сравнении с чаем. К тому же у него возникало расстройство желудка, что в огромной степени влияло на его отношение к кофе.
Казалось бы, как можно так много думать о бесполезном – но в этом было все. Не только кофе был врагом человечества, по мнению Августа Черкова, но и во многих вопросах приходило решение благодаря такому незамысловатому примеру, никого не осуждающего: впрочем, слегка затрагивающего интересы других, но не задевающего их достоинство. Слегка поразмыслив, напрягая извилины, он провел параллель между негативным отношением к чему‑либо, и привел себя к открытию: каждый слаб перед соблазном потребить алкоголь, предаться плотским утехам, оскорблять матом по причине и без. И как же не зацепиться за сквернословие – если таковым его можно назвать, слишком мягко и снисходительно оправдывая мат, – которое свойственно каждому невеже, строящего из себя члена современного общества, следующего по стопам развития культуры человечества. Именно так – культуры. Стало в рамках обычного излагаться в матерной форме, переходя в новую форму «деловых отношений».
Забавно воспринимать себя таким мудрым ничего не познав.
Смотря в грязноватое от дождевых потеков окно, Август допивал свой зеленый чай – как всегда передержав пакетик заварки и вынужденный пить с небольшой горсточкой сахара крепкий и приторно сладкий. Он наблюдал, как кот‑проныра пытается охотиться на стаю голубей, подходя с подветренной стороны из‑за деревьев, крадясь по опавшей листве красочных оттенков пламени… Его изумляло, насколько диковинна жизнь, наблюдая естественную охоту хищника за добычей. Ведь люди ничем не отличаются от животных, лишь достигнут предел совершенства безопасной и комфортной жизни. Однако, меньшими трудностями мы не ограничились, наоборот, стали более удрученными, замученными, специфичными, опасливыми и боязливыми. Во всем сохранилась конкуренция, – как у солидного прайда львов, так и у человека, в приобретении собственности любыми средствами. Безжалостно – только так приходится бороться за выживание и нам, и животным.