Морской царь

На второй день вышли к морскому берегу и дальше двигались уже вдоль него, лишь спрямляя извилистую береговую линию. Почти все стоянки оказывались у развалин караван‑сараев, что указывало на кипевшую некогда здесь большую дорожную жизнь. Дозорные Корнея заранее выбрасывали оттуда все, что напоминало о недавней чуме, и после ночевки возле каждого караван‑сарая оставалось по ватаге ратников с лошадьми для Ямской гоньбы и возведения земляных укреплений сторожевой вежи.

Смешанный состав как хоругвей, так и сотен, против которого всегда возражали воеводы, тем не менее приносил свои плоды – сорокаверстный дневной путь не оставлял ни времени, ни места на племенные землячества: где упал, там и заснул; кто помог поднести твою торбу, тот и друг; кто смешное рассказал, тот и общий любимец. А так называемую толмачку – смесь из словенских, ромейских, хазарских, кутигурских и готских слов – все за год и так хорошо освоили. Кутигурской или лурской сотня называлась в основном из‑за своего сотского, при котором непременно находился полусотский словенин или ромей, знающий словенский язык. Пешцами‑щитниками и колесничими‑камнеметчиками преимущественно были словене – тут как нигде нужна была выучка и слаженность действий. Катафрактами по большей части являлись ромеи, да и сколько там нужно тех катафрактов! В пешие лучники, самострельщики и пращники набрано было всех понемножку. В конники отбор был самый придирчивый, поэтому попадали в основном хазары, кутигуры и луры, кто сумел пройти в Дарполе должные испытания.

Карта отца Алексея не обманула – на пятый день вышли к Эмба‑реке. Дарник полагал, что она будет такой же, как Яик: с извилистым руслом и густыми тугаями. Вместо этого перед походниками открылась гладкая, как стол, степь и прямо текущая по ней широкая полоса воды, с мелкими купами кустов по берегам. Брод искать не приходилось – он был везде, мудрено было отыскать хотя бы саженную глубину.

Привередничать особо не стали – наличие воды было самым главным условием для закладки большого опорного городища, поэтому выбрали под него первый взгорок и решили по реке назвать его Эмбой. В нем оставили две хоругви, сломанные повозки и часть припасов, чтобы дальше идти налегке. Явно слабых хоругвей по пути выявить не удалось, и, чтобы никого не обидеть, просто тянули жребий. Некоторые сомнения возникли насчет колесных пращниц, дозорные докладывали, что дальше на много верст будет чистый песок. Но тут Вихура, помощник Ратая, встал на дыбы:

– Если я их не испытаю в деле, Ратай с меня голову снимет! – И твердо пообещал, что из‑за его пращниц у войска задержки не будет.

Отдав распоряжение Гладиле, как и что в городище строить, в том числе и сторожевую вежу у впадения реки в море, Дарник повел три хоругви дальше на юг. Из‑за жары решено было делать переходы ночью. Высылать вперед через каждых две версты караулы, чтобы те не давали походному войску сбиться с нужного направления. Днем в самое пекло палатки превращали в широкие навесы и отсыпались под ними.

На первое утро выхода из Эмбы Дарнику доложили, что конный отряд кутигурских юнцов их уже не преследует. Вот и хорошо, с облегчением подумал князь. Однако на третье утро выяснилось, что дерзкая ребятня идет не сзади, а сбоку, отдалившись от войска на три версты. Удивленный Дарник послал к ним своего оруженосца. Вернувшийся Афобий сообщил, что их двухсотенный отряд оставил половину лошадей в Эмбе, а на оставшейся половине едут по двое, вернее, вышагивают рядом по двое, нагрузив лошадей бурдюками с водой и переметными сумами с провизией.

– А вид у них какой? – поинтересовался князь.

– Пока еще бодрый, – отвечал ромей, сам уже порядком осунувшийся.

Минуло еще две ночи, и Дарник приказал молодежи присоединяться к основному войску – велика была опасность потерь среди них от изнуренности тяжелой дорогой.

Войско встретило пополнение равнодушно, даже сотня молоденьких кутигурок не вызывала особого интереса – самим как бы не свалиться от усталости.

На шестой день гонец привез записку от Корнея: «Магометан две тысячи, захваченных ими переселенцев тысяч десять – двенадцать. Двигаются назад в Кят медленно и стадом». Гонец на словах добавил, что несколько раз магометане пытались напасть на корнеевскую сотню, но сто дальнобойных луков останавливали их атаки – терять лошадей от назойливых разбойников у арабов никакого желания не было.

– А сами они в доспехах? – поинтересовался Дарник.

– У воевод стеганые доспехи точно есть, простые же воины только со щитами и в шлемах и то через одного. Луки у них так себе, бьют шагов на сто, не больше.

Такое облачение и вооружение вполне уравнивало оба войска в силах и даже давало преимущество дарникцам, не обремененным захваченной добычей.

– Ограду на ночь какую‑либо ставят?

– Нет, только дозорных‑костровых.

– Где ж они в пустыне столько дров набрались?

– Так совсем маленькие костры горят, на кизяке.

От этих известий князя охватил сладкий подзабытый озноб: ох, давно он ни с кем не сражался в чистом поле!

 

8

 

Еще две ночи двигались ускоренным ходом и наконец вышли к сторожевым караулам корнеевцев. Воевода‑помощник недовольно бурчал:

– Чего так медленно? Мы уже почти у границ Хорезма. Так они и за подмогой послать могут.

Он, как всегда, нисколько не сомневался в предстоящей победе. Другого мнения придерживался Радим, назначенный в походе главным хорунжим:

– Если у них две тысячи конников на хороших лошадях, им и подмоги не надо.

– Конников, может, и две тысячи, но коней только тысяча, – ответил ему на это Корней. – Я видел, как они по двое на лошадях ездят. Для охраны кятцев им много конницы не нужно.

На рассвете, оставив войско отдыхать, князь с воеводами направились вперед.

Арабы, уже привыкнув к преследованию корнеевцев, совсем не обращали внимания на новых зрителей. Бесконечная, уходящая за горизонт колонна из плененных кятцев, их двуколок, запряженных ишаками и верблюдами, пеших и конных арабов в матерчатых тюрбанах с бармицами медленно двигалась на юго‑восток.

– Если ударить прямо сейчас, то охрана разбежится и весь обоз с пленными точно будет наш, – горячо подзуживал князя Корней.

– Тогда мы сами станем неповоротливыми и неподвижными, – возражал ему Радим. – И уже они вокруг нас будут кружиться. А кони у них получше наших.

– Так нам это только и надо. Укроемся за повозками, и пусть себе кружатся.

Дарник не спешил с ответом, понимая правоту Радима: сам когда‑то оставил противнику свой тяжелый обоз, чтобы потом наголову его разбить.

Вернулись в стан, так ни с чем и не определившись. Дав войску поспать до полудня, князь повел его за кятцами. Их они нагнали ближе к вечеру, когда хорезмийцы устраивались уже на ночлег. Свой стан Дарник приказал ставить в полуверсте от противника.